Еще пару десятков лет назад о Ежове знали не так много, а то, что было известно, являлось в значительной степени вымыслом. Трудно представить себе, что Ежов был одним из шефов тайной полиции, фигурой, наиболее превозносимой советской пропагандой. Необычайно кратковременный культ Ежова в 1937–1938 годах был беспрецедентным по масштабам. В то время Сталин относился к Ежову весьма благожелательно; как свидетельствует Хрущев, он даже придумал ему ласковое прозвище ежевичка>3, Сталин безгранично доверял своему наркому. Ежов получил персональное право выносить смертные приговоры в так называемых «национальных операциях», а ответственность за вынесение смертных приговоров в таких операциях, как т. н. кулацкая (в соответствии с приказом № 00447) возлагалась даже на нижнее звено, то есть на руководителей республиканских и областных управлений НКВД. Со времени «Красного террора» 1918–1921 годов никогда до или после этого в советской истории не было таких примеров. В 20-е и 30-е годы все смертные приговоры утверждались на самом высоком уровне, то есть в Политбюро. Даже предшественники Ежова – Менжинский и Ягода, возглавлявшие Коллегию ОГПУ, выносившую такие приговоры, – официально должны были получить предварительное разрешение Политбюро. Таким образом, с начала 1937 и до ноября 1938 года Ежов стал не только глашатаем, но и символом новой формы террора в Советском Союзе.
Его кратковременный триумф, продолжавшийся лишь полтора года, сменился внезапным полным и хорошо организованным забвением. Сталин запретил даже упоминать его имя, причем, возможно, не только потому что оно могло вызывать нежелательные воспоминания, но и потому, что оно просто раздражало его. Например, в 1949 году Сталин, наставляя Вылко Червенкова и других болгарских руководителей, как лучше организовать работу органов внутренних дел в их стране, ссылался на советский опыт, упомянув в негативном контексте имя Ягоды, но при этом ничего не сказал о Ежове>4. Хотя вскоре после падения Ежова Сталин так отозвался о своем бывшем фаворите: «Ежов мерзавец! Разложившийся человек… Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли»>5. Очевидно, Сталин стремился переложить большую часть вины за террор 1937–1938 годов на его непосредственных исполнителей.
Историк, анализирующий жизнь и деятельность Ежова, имеет дело с целым рядом туманных и недостаточных сведений, что частично обусловлено недостатком информации. В официальной биографии Ежова, опубликованной в 30-е годы, многие факты, как это обычно случалось с биографиями кремлевских вождей, замалчивались или сознательно искажались с целью создания образа образцового революционера. Биографии подгонялись под установленное клише, все, что казалось сомнительным или излишним, вычеркивали или представляли в ином свете. После падения Ежова в конце 30-х годов ситуация радикально изменилась, его стали обвинять в том, что он шпион, алкоголик, «педераст» и убийца собственной жены. В сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)», главы которого публиковались в газете «Правда» в сентябре 1938, имя Ежова встречается трижды: превозносится его роль в событиях 1917 года и Гражданской войне, он также упомянут в связи с кампанией по проверке партийных документов в середине 30-х годов