и получающей развитие на уровне социальных границ, порождая качественно новые контексты. Это во многом соответствует рассуждениям В.Тэрнера, утверждавшего, что «новые социальные структуры и отношения могут возникнуть только на границе, на периферии старых структур, их становление происходит на изломе, в революции, при переходе через хаотическое состояние, когда меняются нормы и ценности, переворачиваются иерархии и формируются новые устойчивые системы», и М. Элиаде, подчеркивавшего, что в человеческом бытии есть внутренняя разделенность, и «всегда, так или иначе, есть брешь между сакральным и профанным и переход от одного к другому, и именно существование разрыва и перехода лежит в основе религиозной жизни». Подобные процессы в условиях появления новых форм коммуникации и трансформации базового носителя информации становятся базовым компонентом появления новых доминант развития «массового сознания», объединяя тем самым значительные трансформации личностных, культурных, социально-политических и территориальных границ социума в единое поле.
Используемая нами терминология обобщения целого комплекса процессов в единое пространство опирается на философские коннотации, прослеживающиеся в реализации политической и социальной практики эпохи принципата, известной как лимес31 (представляемой нами в качестве политической мифологемы) – бывшей условной границы между цивилизацией и варварством (каждый из представленных миров соответственно наделялся соответствующими особенностями, подчеркивающими их антагонизм).
Описываемые процессы, характеризующие социально-культурное развитие страны, обладали целым рядом особенностей, связанных со спецификой взаимодействия различных этносов, проживающих в составе империи, порождая ряд дисфункций, связанных с решением «национального вопроса». Ярчайшим примером подобного дестабилизирующего фактора является использование целой серии ограничителей, известных как «черта оседлости», превращавшей в первую очередь западные губернии в источники постоянной революционности и противостояния имперской идее.
В целом в рамках так называемой «национальной политики» Российской империи на рубеже XIX-XX вв. прослеживаются признаки комплексной социальной и национальной мобилизации, усиливающие гетерогенность страны; экспансия на Кавказ и в Среднюю Азию еще более способствовала тому, что этническое, конфессиональное, социальное и экономическое многообразие России в течение XIX в. еще более увеличилось, модернизация и индустриализация страны имели интегрирующее действие. Поэтому национальная политика империи начиная с 1860-х гг. была направлена на административную систематизацию и унификацию гетерогенного государства, а на поднимающиеся национальные движения отвечала частичным проведением культурной русификации. Этим тенденциям национальной гомогенизации общества противостояли стойкие силы, продолжавшие стремиться к объединению империи на сословно-династических основах