– Не шевелись, или я тебя застрелю! – крикнул он.
Но я был не в силах не реагировать на удары. Каждый раз, когда его товарищ бил меня, я невольно отшатывался.
Глаз под грубой повязкой начал опухать, лицо онемело. Я перестал ощущать ноги и с трудом дышал. Никогда прежде мне не доводилось испытывать такую боль. Но куда сильнее, чем физическая боль, меня мучил страх оказаться во власти чего-то абсолютно безжалостного, разнузданного и бесчеловечного. Ум заходил за разум, пока я силился понять мотивы моих мучителей. Я знал, что значит сражаться и убивать из ненависти, ярости, мести или даже по объективной необходимости. Но что лично я сделал этим солдатам? Я не сопротивлялся. Я исполнил все, что было приказано. Я не представлял для них никакой угрозы. Я был скован наручниками, безоружен и ничего не видел из-под повязки на глазах. Кем же были эти люди, если они получали такое удовольствие, причиняя мне боль? Даже самое примитивное животное убивает по какой-то причине, а не просто из интереса.
Я думал, что почувствует мать, когда узнает, что меня арестовали. Поскольку отец уже сидел в израильской тюрьме, я стал старшим мужчиной в семье. Продержат ли меня в тюрьме месяцы и годы, как его? Если да, то как будет справляться без меня мать? Я начал понимать, что чувствовал отец – беспокоясь о семье и огорчаясь от осознания того, что и мы беспокоимся о нем. Как только я представил себе лицо матери, на мои глаза невольно навернулись слезы.
Еще я задавался вопросом, не пропадут ли все мои школьные годы? Если меня действительно заключат в израильскую тюрьму, я пропущу выпускные экзамены. Поток вопросов и криков проносился в моей голове, несмотря на продолжающиеся удары: «Почему вы поступаете со мной вот так? Что я вам сделал? Я не террорист! Я всего лишь подросток. Зачем вы меня избиваете?»
Я почти уверен, что несколько раз терял сознание, но всякий раз, когда приходил в себя, вновь ощущал удары. И уклониться от них не было возможности.
Единственное, что я мог, – это кричать. Я почувствовал подступающую к горлу желчь, тело скрутил спазм, и меня вырвало прямо на себя. Я ощутил глубокую тоску, прежде чем окончательно впасть в беспамятство. Неужели это конец?
Неужели я умру, так и не начав по-настоящему жить?