Животные под солнцем спокойно приготовились – с порядком и дисциплиной капустных кочанов. Они радовались, что сами слишком ничтожны, толукути намного ниже ослицы, чтобы представлять для нее угрозу, да, толукути слишком незначительны, чтобы навлечь ее гнев; их роль в этой части программы – просто быть свидетелями: от них требуется только побыть хором, аккомпанируя хохоту и насмешкам доктора Доброй Матери. Однако у животных под шатром, несмотря на их статус Избранных, была совсем другая забота: рот ослицы, не считая склонности блевать, а не говорить, в последнее время заодно стал смертоносным и непредсказуемым копьем, толукути его могли метнуть в любой момент – и никто не знал, куда оно прилетит и как. Уколет ли, пригвоздит ли, покалечит ли, изничтожит ли.
– Никогда не думала, что настанет тот день, когда я увижу и услышу, чтобы животному хватило наглости выйти перед всем честным народом с дерзостью сидящего на мошонке скорпиона и восхвалять Его Превосходительство, когда на самом деле оно таит лишь злобу. Фи! – фыркнула ослица с типичной высокомерностью.
Тут она резко вскинула голову, застыла как истукан, приковав взгляд к солнцу, и покрутила копытом. Толукути к крайнему, крайнему удивлению народа, солнце подскочило, потряслось, а потом встало по стойке смирно, после чего пушистые облака быстренько разбежались и пропали. И тут началось – лучи солнца стали глубокого золотого цвета, заметно расширились и рассыпались во все стороны в ослепительной красоте, из-за которой всем и каждому пришлось прищуриться. Если раньше было жарко, теперь Джидадская площадь напоминала глубины ада, но животные слишком поразились, слишком недоумевали, чтобы их беспокоила жара. Они переглянулись с мордами, на которых был написан один вопрос: «Как?» – и, не в силах дать друг другу удовлетворительный ответ, обернулись к доктору Доброй Матери так, будто никогда не видели ее прежде.
Ослица сама стояла потрясенная не меньше публики, но при этом и в глубоком восторге. Она попробовала этот жест наобум, безо всяких ожиданий, что она, Чудо, дочь Агнессы, дочери Чириги, дочери Тембевы, может повелевать солнцем, прямо как Отец Народа. И теперь наслаждалась мгновением; от волнения, нервозности, она не совсем по своей воле обошла трибуну раз, обошла другой, обошла три-четыре раза, прежде чем смогла взять себя в руки. А когда открыла рот снова, ее голос, теперь ободренный, хлестал как кнут.