愛してくれ気が狂っ
«Люби меня, я схожу с ума»
Строчка из «Guignol». Его строчка.
Ацуши поставил чашку на блюдце чуть громче, чем ожидалось.
– Мне кажется, или это… – его слова оборвались.
Рин слегка приподняла бровь, затем медленно, словно давая ему время рассмотреть, приподняла подол платья чуть выше. Иероглифы тянулись от колена, теряясь в тени её массивных ботинок.
– Это же из «Guignol»? Значит, слушаешь не только BUCK-TICK. Я польщён, – Ацуши улыбнулся уголком губ.
Он с интересом рассматривал татуировку, затем поднял глаза на лицо Рин.
– Почему именно эта строчка?
Девушка смутилась и отвела глаза:
– Знаешь, как говорил один твой знакомый… «Секрет».
Ацуши отстранился. Это была фраза Имаи из того самого интервью, где они заполняли анкету. Чёрт бы побрал этого Имаи с его любовью говорить загадками.
Воздух сгущался, неловкость нарастала. Хотелось скорее выйти на улицу.
– Тут становится душно, – словно в пустоту, сказал Ацуши и отставил кружку с недопитым кофе.
Рин молча кивнула и последовала за ним в сторону выхода.
Мужчина стоял у двери заведения и курил, глядя в небо, по которому алыми пятнами растекался закат.
– Хочешь увидеть Киото? – тихо спросил он, выдыхая ядовитый дым.
Рин лишь снова кивнула.
Туманный Киото раскрывался перед ними, как старинная ширма с размытыми пейзажами. Они шли по узким улочкам, где свет фонарей преломлялся во влажном воздухе, создавая вокруг них сияющий ореол.
– Здесь раньше была чайная, где собирались поэты эпохи Мэйдзи, – Ацуши указал на неприметный деревянный дом с потемневшими от времени ставнями. Его голос звучал глухо, будто он рассказывал не ей, а самому себе. – Они писали стихи о луне и одиночестве. Потом дом сгорел. Построили новый. Сейчас про это почти никто не помнит.
Рин молча слушала, стараясь запомнить каждую деталь, словно это был волшебный сон. Они свернули за угол, и перед ними открылся вид на реку, чёрную и блестящую, словно чернила.
– А здесь, – Ацуши сделал паузу, – я однажды ночью увидел призрака.
– Неужели настоящего? – недоверчиво спросила Рин.
– Настоящий ли? – он усмехнулся. – Он был одет в кимоно эпохи Эдо и плакал. Или, может, это был просто пьяный турист. Кто знает.
Они смеялись, и их смех растворялся в ночном воздухе, прогоняя неловкость.
– Я устал, – тихо сказал Ацуши, останавливаясь у небольшого бара с красным фонарём у входа.