Штурвал Времени. Колокол Ветра. Якорь Воды.
Они не были просто изделиями мастеровых. Их облик говорил: они древнее этого храма, древнее самого города. Божественное и чуждое – оба эти начала сплелись в них.
Феофил не молчал:
– Сии не просто реликвии, княже, – голос его звучал как звон древнего колокола. – А Дар Византии новой Сестре во Христе – Святой Руси. Созданы они в века гонений, когда истина укрывалась в подземных скитах, а мудрецы плели знания в тайных братствах. Сила их – в Удержании. Удержании Веры от ересей, Земли от врагов, Стихий от Хаоса.
Он подошел к Штурвалу и положил ладонь на древесину.
– Хранила их Царьградская Церковь, но духом прозрели мы: истинное их место – с тобой, крестителем народа нового, на Севере. Неси их не как трофей, но как благословение. Щит для грядущего Царства Православия.
Владимир подошел. Он коснулся Штурвала – и сердце его будто нырнуло в водоворот видений. Он увидел корабли, несущиеся сквозь тьму и свет, услышал крики сражений и молитвы в бурю. Древесина была теплой, как ладонь отца, медь – прохладной, как меч на заре. Внезапно в голове раздался зов – не голос, но ощущение: Время – не река, но штурвал, и держать его должен достойный.
Он отпрянул, вдохнув резко.
– Что ты сделал со мной? – выдохнул он.
– Я – лишь проводник. Это артефакты древней воли, княже. Они не служат человеку – но избирают. Их нести может не всякий.
Колокол Ветра отзовался едва слышным звоном. Он самозвучно закачался, как если бы услышал грядущее.
– Кто выкопал их? – спросил Владимир, все ещё не отрывая взгляда от сияния Якоря.
– Не люди. Не совсем. Их приносили сквозь века те, кто знал и хранил. Молча. В мантиях и в перьях. Некоторые – не дожили до дня, когда ты примешь их.
Феофил замолчал. Потом добавил:
– Одно знай: в день, когда они вновь соединятся в нужных руках, начнётся Последняя Навигация. Но до той поры… ты лишь первый их хранитель.
Владимир опустил голову. И впервые в жизни не почувствовал триумфа – только тишину, пронизанную чем-то огромным. Будто всё море поднялось и смотрит на него снизу вверх. И его долг – не утонуть.
Ладьи князя, тяжелые от византийского золота, священных книг в окладах и незримого груза трех Даров тянулись вверх по весеннему Днепру, рассекая воды, что несли в себе древнюю память степей, болот и вековых сосен. Весна вступала в права: на склонах лежали проталины, как заплаты на старой шубе, воздух звенел от криков первых возвратившихся журавлей. Но на душе у Владимира было не по-весеннему. Тревога, тяжелая и холодная, как тот Якорь Воды, что покоился в трюме его ладьи под усиленной стражей верных христиан – дружинников, крестившихся вместе с ним в Херсонесе, – грызла его изнутри.