Три артефакта, укрытые в его ладье под охраной верных христиан из дружины, будто пульсировали. Тихо. Неуловимо. Они дышали в своем укрытии. Нет, не звуком, не светом – тихим, нездешним гулом, который Владимир ощущал скорее костями, чем ушами. Пульсацией, идущей сквозь дубовые доски палубы. Но князь, крещённый, теперь чувствовал это нутром – как если бы сам воздух вибрировал рядом с ними. Особенно Колокол Ветра – он тянул руку к нему всё чаще, ощущая ту самую тяжесть, в которой не было железа, но было Предназначение.
Князь часто спускался в полумрак трюма, приказывал открыть окованный железом ларь. Брал в руки холодный, невероятно плотный металл цвета грозовой тучи. Тяжесть его была физическим воплощением грядущих бурь – ратных, политических, духовных, – которые ему, Владимиру, предстояло усмирить на этой необъятной, дикой земле. «Как удержать?» – мысль билась, как рыба в сетях. «Как сделать Русь не просто крещеной, но крепкой в вере, как кремень, и сильной в духе, как дуб вековой?» Дары были ключом, выкованным небесными кузнецами. Но где же замок? Где то священное место, та точка на теле Земли, где их сила сольется с соками Русской земли, как дождь с пашней, даруя невиданную крепость?
– Тяжел он, – заметил как-то старший кормчий, глядя, как князь держит Колокол, словно младенца. – Но не звонит.
– Его звон – не для ушей, – тихо ответил Владимир. – А для сердец.
Они миновали пороги, где дружинники, с молитвой и натугой, тянули суда волоком, и каждый камень там был как испытание на веру. Ладьи ползли, как змеи по скалам, в дыму от натёртых ладоней и солёном поту. Грохот воды, ревущей меж скал, заглушал все. Ладьи вытаскивали на берег, подкладывали бревна-катки. Дружинники, обливаясь потом, напрягая жилы, впрягались в канаты, тянули суда по скользкой глине. Крестились, глядя на бешеные стремнины: «Помилуй, Господи!» Владимир стоял на берегу, смотрел на дикие, поросшие непроходимым лесом берега. Там, в зеленой мгле, таилась вечная угроза – печенеги. Быстрые, как волки, беспощадные. Лес шептал тысячами голосов, и в шепоте этом князю чудились не птицы, а насмешливые голоса старых богов, которых он низверг. Хаос. Он был везде. В стремнинах порогов, в дремучих лесах, в душах людей, еще не понявших новой веры. Дары должны стать щитом. Но где поставить этот щит? Вопрос висел в воздухе, как невидимая гиря.