Марк слушал, ощущая, как его тщательно выстроенная картина мира рушится с каждым ее словом.
– А как ты… как ты выживаешь? – спросил он, и в его голосе звучало искреннее любопытство, которого он не испытывал уже очень давно.
Лия усмехнулась, но в этой улыбке не было радости.
– Перебиваюсь случайными заработками в самых нижних ярусах системы. Уборка помещений, которые считаются слишком опасными для автоматизации. Сортировка цифрового мусора, который даже ИИ признает бесполезным. Иногда помогаю в подпольных клиниках, где лечат тех, кому система отказала в медицинской помощи.
Ее голос стал тише, более личным.
– Но настоящая жизнь начинается здесь, в таких местах. Когда люди собираются не потому, что алгоритм считает это оптимальным, а потому, что им нужно почувствовать себя живыми. Твоя музыка… она говорит о том, что мы все чувствуем, но боимся выразить.
Марк обнаружил, что делится вещами, которые никогда не произносил вслух: своими кошмарами о Вере, удушающим чувством вины из-за высокого рейтинга, тем, как его идеальная квартира ощущается как могила, украшенная цифровыми цветами.
– Каждую ночь я просыпаюсь и думаю о том, что мог бы сделать по-другому, – признался он, глядя на свои руки, все еще дрожащие после музыки. – Мог ли я как-то повлиять на решение системы о Вере? Мог ли я быть рядом с ней в последние дни? Альфа говорила, что это было бы неоптимально для моего психологического состояния.
Лия покачала головой, ее шрамированные руки выразительно жестикулировали, когда она говорила.
– Система не просто убивает людей, Марк. Она убивает память о них. Заменяет настоящую боль потери оптимизированным процессом горевания. Превращает смерть в алгоритм.
Впервые с момента смерти сестры он был вовлечен в настоящую человеческую связь, чувствуя, как его тщательно возведенные эмоциональные стены рушатся с каждым обменом словами. Близость разделенной правды создавала опасное электричество между ними, не имеющее ничего общего с технологическим наблюдением Альфы.
– А ты? – спросил он. – Что привело тебя сюда, в серые зоны?
Лия на мгновение замолчала, ее пальцы машинально коснулись шрама на щеке.
– Я работала в медицинском центре верхнего яруса. Была свидетелем многих "оптимальных решений" системы. Но одно из них… – ее голос сорвался. – Одно из них касалось девочки, которая напоминала мне себя в детстве. Я попыталась протестовать, подать апелляцию на алгоритмическое решение.