– Не ври мне, юная леди, – её голос ледяной, словно ветер на озере Мичиган в ноябре. Я должна сохранять самообладание так, как умеет это она.
– Я заезжала домой переодеться и спешила к тебе. Я побежала по лестнице, поскользнулась и упала, – я смотрю маме прямо в глаза. Преданно и невинно, как всегда. На удивление ей этого хватает. Она мне верит. На правду времени у неё нет.
– Господи боже, и почему ты мне не сказала? – мама обхватывает мой подбородок пальцами и поднимает его на себя. Вторую ладонь опускает на здоровую щеку, отчего я содрогаюсь. Было больно. И снаружи, и внутри. – А если бы сотрясение или нос сломала? – она пальцами трогает покалеченную сторону, и я резко отстраняюсь, не в силах более терпеть неприятные ощущения. – И как ты собралась идти с этим на танцы?
– Я замажу, – я виновато опускаю глаза, не в силах больше испытывать на себе мамин внимательный взгляд.
– Разумеется, мой Дольче Габанна хорошо перекрывает, – мамины губы растягиваются в снисходительной усмешке. – Умывайся. Оставлю крем в комнате.
Она оставляет меня одну в ванной, и я тут же зарываюсь пальцами в волосы. Отделалась я легко. Мама не была любительницей долгих разборок, если я была виновата. А я была виновата всегда. Ей хватало всего лишь пары слов, пары колких фраз, о резкости которых она даже не задумывалась, и я была повержена. Я сижу пару минут в ванной не в силах пошевелиться. Что это? Меня ещё не отпустило? Я вновь включаю воду и несколько раз брызгаю на лицо. Когда я возвращаюсь в комнату, обнаруживаю тональный крем на комоде. Щедро и благородно, а я даже не услышала. Сквозь боль наношу тон, чтобы не раздражать маму своим неприличным видом, после чего завершаю макияж полностью. «Внешний вид, Эмбер, это твоя визитная карточка. С генетикой тебе повезло. Постарайся поддерживать свою красоту». Выхожу из спальни. Бесшумно, опасливо.
– Совсем другое дело, – мама довольно кивает, как только я появляюсь на кухне. Удовлетворение и вкус победы. Ей вновь приятно на меня смотреть.
Я опускаюсь за стол. Она ставит передо мной тарелку с ароматным омлетом и садится напротив, начиная нервно вскрывать утреннюю почту. Завтрак перед пробежкой был очевидно не лучшей идеей, поэтому я лишь вожу яйцо по тарелке, увлеченно наблюдая за мамиными действиями. Содержание почты разнилось. Счета, реклама, деловые письма. Её рука резко останавливается на одном конверте. Мама аккуратно открывает его и достаёт оттуда сложенное втрое письмо. Её лицо резко меняется – из спокойного непоколебимого становится мрачным и тревожным. Я редко видела её такой – мама никогда не показывала свои эмоции. Я никогда не видела её плачущей или подавленной, казалось, хладнокровие было её врожденным состоянием.