– Давай, Коля. Надо отстегнуть эту фигню, – Таня несколько раз нажала на красную кнопку, та продавливалась, но не выпускала металлический язычок. Из замка доносились щелчки, но девушка поняла, что они неисправные. Коля оттянул ремень на всю длину и вылез из-под него, сделал это с таким видом, будто с самого начала знал, что выбраться нужно именно таким способом.
– Он сломался, – тихо сказал Коля. Его голос немного дрожал, но в целом оставался спокойным. Таким же было его покрасневшее от слёз лицо – ничего не выражающее, будто Коля ничего такого только что не пережил. «Будто он не рад, что выжил.» Пока Таня плакала, Коля чувствовал, что его лоб саднило, а в груди было что-то вроде пустоты, пропасти, куда провалились его эмоции, недавний сон и всё остальное. Но кое-что осталось, отдалённо напоминало тревогу, но не было ею. Он взглянул на маму и уже не мог опустить взгляд. Таня взяла его за руку и прижала к себе. Она знала, что нужно выйти, даже безуспешно попробовала открыть дверь – не поддалась. Выбить слегка потрескавшееся стекло не хватало силы – всю силу забрали слёзы и адреналин. Хотелось лечь и зареветь по полной, именно так и хотелось: лечь на холодную промятую крышу, свернуться там калачиком, но смутилась перед братом и топнула ногой по окну. Трещины разрослись до краёв, стекло согнулось, вышло из пластиковой квадратной рамы. Таня медленно выползла, схватила за руку Колю, придержала его голову, пока он вылазил, а затем увидела его абсолютно пустой взгляд. Он тупо смотрел прямо, иногда по сторонам, рассматривал то одну машину, в которой пять минут назад ехал с живыми папой и мамой, то другую, которая убила его родителей. Он понимал, что они умерли, но осознание того, что он их больше не увидит, находилось ещё под какой-то полупрозрачной плёнкой, которая со временем раскроется, и тогда он на несколько лет разучиться радоваться и забудет, что такое радость.
Они поднялись на земляную насыпь, где находилась шоссе, отошли метров пятнадцать от места аварии, прижались к друг другу, не говоря ни слова, и начали ждать. Передняя левая часть встречной машины была разбита в хлам, капот помялся и потрескался, как бумага, лобовое стекло разбито, видная отсюда шина сдулась. С машиной, из которой минуту назад вылезли дети, была почти такая же ситуация, за исключением выбитого переднего левого колеса. Обе они больше никогда не заведутся, позднее отправятся в утиль. Какая-то случайная, непонятная мысль в подсознании подсказало Тане повернуть голову налево, девочка послушалась. Увидела тело отца, не шевелящееся, не дышащее, но тёплое и мягкое, как при жизни. Только при мысли, его сейчас обнять, почувствовать его приятный живот, смешно булькающий после обеда или ужина, делалось лучше. Сколько Таня себя помнила папа никогда не завтракал дома, это он делал на работе. И его живот булькал там. «Папочка, я люблю тебя. Сильно. Ну, давай же, вставай. Или скажи что-нибудь…» Ни того, ни другого ему сделать не доведётся. Раньше, когда Володя лежал на спине, его живот выпирал, сейчас он уменьшился – подкожный жир и внутренние органы спрессовались в кровавую кашу капотом машины.