Дома стояли, словно выточенные из самой ночи – их стены переходили от глубокого тёмно-коричневого, почти чёрного, до иссиня холодного, словно крылья ворона под лунным светом. В них мерцали серебряные вкрапления, крошечные, как звёздная пыль, рассыпанная небрежной рукой какого-то небесного художника. Казалось, если приглядеться, можно увидеть, как эти искорки медленно движутся, перетекая из одного узора в другой, словно живое дыхание города.
Они прошли через рынок, и Торин замер на мгновение, поражённый пестротой жизни, бурлящей здесь. Жители двигались плавно, почти танцуя между прилавками. Их наряды были яркими, как крылья тропических птиц, свободно развевающимися при каждом движении. Алые, лазурные, золотисто-жёлтые – ткани струились по их телам, подчёркивая гибкость и грацию. Никто не носил обуви, и их босые ступни, казалось, не чувствовали ни холода, ни неровностей мостовой – будто они были частью этой земли, её продолжением.
Их кожа была разных оттенков – от бледного, как лунный свет, до глубокого, как кофе, но всех их объединяла одна черта: иссиня-чёрные глаза, бездонные, как сама ночь. Если бы не они, Торин мог бы подумать, что перед ним Дети Света – те же изящные черты, та же лёгкость движений, та же почти неестественная красота. Но в этих глазах не было золотого свечения – только глубокая, завораживающая тьма, в которой, однако, теплились искорки жизни.
Рынок пестрил товарами, и воздух был наполнен ароматами, кружащими голову. На одних прилавках лежали груды тканей, тонких, как паутина, переливающихся всеми цветами радуги. На других – плоские лепёшки, испечённые на открытом огне, их поверхность покрыта хрустящей корочкой, а запах дразнил ноздри, обещая тепло и сытость. Далее стояли лотки со специями – насыщенно-красные, золотисто-жёлтые, тёмно-фиолетовые – каждая щепотка, казалось, содержала в себе вкус далёких, неведомых земель. А рядом – сладости, липкие и блестящие, в форме цветов, звёзд и диковинных зверей, от которых у Торина невольно потекли слюнки.
Потом они свернули на улицу, где царила совсем иная атмосфера. Здесь стояли постоялые дворы, харчевни и пивные, их двери распахнуты настежь, зазывая путников внутрь. Из окон лился тёплый свет, смешиваясь с голосами, смехом, иногда – с обрывками какой-то мелодии, лениво текущей из невидимых инструментов. В воздухе витал запах жареного мяса, пряного вина и чего-то сладковатого, возможно, мёда или карамели.