Её голос был спокоен, но в нём дрожала сталь.
– Я, как тогда, так и сейчас, признаю свою вину за содеянное. И несу этот груз.
Эльдриан, всё ещё в весёлом настроении, хлопнул в ладоши:
– О, давайте не будем кидаться грехами прошлого! Мы же оставили его в легендах.
Он наклонился вперёд, его улыбка стала шире.
– Главное, что командующей хватило мозгов раскрыть обман… и смелости пойти против своего правителя.
Повисла тишина. Даже факелы, казалось, замерли.
Но Эльдриан, конечно, не мог долго молчать.
– Давайте вернёмся к голосу командующей.
Он повернулся к Торину, глаза его сверкали, как у ребёнка, готового раскрыть самый лучший секрет.
– Вы слышали, как поёт одна из Трёх?
Затем он медленно повернулся к Габриэлле, расплываясь в улыбке.
Та холодно ответила:
– Нет. Я не стану петь.
Эльдриан рассмеялся.
– Станешь, Дочь Света.
Его голос внезапно приобрёл опасную мягкость.
– Ты – гостья. Я – хозяин. Я прошу – ты делаешь.
Он указал на её платье.
– Твоё новое одеяние тому доказательство.
Затем он снова повернулся к Торину, уже игриво:
– Это настоящее волшебство. Одновременно грусть и радость. Счастье и горе…
Он провёл пальцем по щеке, изображая слезу.
– Слёзы сами текут. Это восхитительно.
И, не глядя на Габриэллу, он бросил уже приказным тоном:
– Спой, Габриэлла.
Его пальцы постучали по столу.
– Нам же надо убить время, пока Луна не дойдёт до своего пика. До этого момента Лунная Призма бесполезна.
Он откинулся на спинку стула, сложив руки на груди.
– Так что… спой нам.
Последние слова повисли в воздухе, как вызов.
Габриэлла медленно подняла глаза. В них было явное раздражение. Она знала, что у неё нет выбора. Командующая медленно поднялась из-за стола, её изумрудное платье шевельнулось, словно живое, улавливая каждый её шаг. Она подошла к парапету балкона, облокотилась на него, уперев ладони в холодный камень, и устремила взгляд в небо.
И запела.
Уже с первых звуков её голоса Торин ощутил нечто неописуемое. Это было не просто пение – это было волшебство, чистое и безудержное.
Её голос обволакивал его, как тёплый ветер, убаюкивал, как колыбельная, но в то же время проникал в самую душу, пробуждая в ней бури эмоций.
Он чувствовал радость – яркую, ослепительную, словно первый луч солнца после долгой ночи. И тут же – тоску, глухую, давящую, как камень на сердце. Он хотел вскочить, бежать, смеяться… А в следующее мгновение – опуститься на колени и плакать. Слова, проникали в душу.