Я села на краешек кожаного дивана, который стоил, вероятно, больше, чем всё имущество в моей квартире. Минуты тянулись, как часы. Я чувствовала себя экспонатом под микроскопом. Каждое моё движение, каждый вздох казались неуместными и громкими в этой стерильной тишине. Наконец, внутренняя связь на столе блондинки тихо пискнула.
– Да, Марк Валерьевич. Романова здесь. Могу пригласить? Хорошо.
Она поднялась и, подойдя к массивной двери из тёмного, почти чёрного дерева с лаконичной серебряной табличкой: «М. В. Стальной. Президент», открыла её:
– Проходите. Господин Стальной ждёт.
Каждый мой шаг на мягком ковре казался неуместным и громким.
Я на секунду замерла, собираясь с духом. За этой дверью был мой ад или мой рай. Мой приговор или моё спасение.
Я сделала глубокий вдох, мысленно приказав себе не падать в обморок, и шагнула за порог.
Кабинет был огромным. Не просто большим – чудовищно огромным. Одна стена полностью состояла из панорамного окна, за которым, как на ладони, расстилалась вся Москва, серая, мокрая, игрушечная. Остальные стены были отделаны тёмными панелями и книжными полками, заставленными строгими рядами книг в одинаковых переплётах. Ни одной лишней детали. Ни одной фотографии. Ничего личного. Только стерильная, давящая роскошь и власть.
И он.
Он сидел за столом размером с небольшой аэродром, спиной к окну, так что его фигура вырисовывалась тёмным силуэтом на фоне города. Он не поднял головы, когда я вошла, продолжая что-то просматривать на экране своего ноутбука. Я замерла в нескольких шагах от стола, не решаясь ни сесть, ни заговорить. Тишина была такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Она звенела у меня в ушах.
Наконец, он медленно закрыл ноутбук. Поднял голову. И посмотрел на меня.
Всё, что я читала о нём, всё, что я слышала, оказалось бледной тенью реальности. Фотографии в журналах не передавали и десятой доли этой хищной, обжигающей, почти физически ощутимой ауры силы. Ему было около тридцати пяти, но во взгляде чувствовалась вековая усталость и такая же древняя, холодная ярость. Тёмные волосы, тронутые на висках едва заметной сединой. Резкие, аристократичные черты лица, словно высеченные из камня. И глаза.
Глаза цвета штормового неба перед грозой. Серые, почти бесцветные, холодные, как лёд. Они не просто смотрели – они сканировали, препарировали, проникали под кожу, в самые дальние уголки души. Под этим взглядом я почувствовала себя абсолютно голой. Не просто раздетой, а вывернутой наизнанку.