– Она не двигается, – выдохнул Арон, не с восхищением даже – с благоговейной точностью. Руки скрещены на груди, как у мраморной фигуры, голос – сдержанный, почти на грани тишины. – Это не снайпер. Это античная богиня мести, перерисованная в современных чернилах.
– Я видел, как она стреляла, когда ей было восемь, – прошептал один из подчиненных, и сама цифра прозвучала как нарушение священного табу. – И все равно каждый раз – словно первое прикосновение к безвозвратному. Не просто взгляд в прицел, а диалог с концом всего. И по какой-то жестокой логике вселенной, ее слово всегда последнее.
Я не реагирую – реакция принадлежит жертвам.
Я считаю.
Угол – сорок два градуса. Не просто траектория, а линия воли, выведенная на плоскость необходимости.
Ветер – три метра в секунду, юго-восток. Он скользит по оптике, но не искажает цель.
Влажность – шестьдесят три процента. Воздух плотный и неподвижный, каждое дыхание тяжелело под гнетом надвигающейся бури.
Давление – стабильное. Механика мира пока со мной.
Пульс – шестьдесят один. Сердце встроено в уравнение.
До выстрела – четыре целых семь десятых секунды.
Решение уже дышит во мне. Осталось сделать его слышимым.
– Две тысячи пятьдесят пять метров, – сказала я, глядя в прицел. – Угол просчитан. Погода на стороне чистого выстрела.
Я слегка повернула голову.
– Как думаешь, Арон, вице-президент уже начинает потеть?
Он не ответил. Только кивнул – коротко, как команда без слов.
Выстрел прорезал воздух, расколов пространство на до и после. Звук не просто раздался, он взорвался, рассылая в вибрациях осколки тишины. Удар в грудную клетку пришелся тяжелым и безжалостным, как молот, опускающийся на наковальню. Хлопок – резкий, хрупкий, как трещина в стеклянном куполе, под которым дрожал мой мир.
В этот миг время перестало течь, сцена выстроилась по строгим законам порядка, каждый элемент занял свое неизменное место, с холодной и неумолимой точностью судьбы.
– Похоже, стоит, – прошептала я, перезаряжая винтовку движением, лишенным всякой жестокости и гордости. Лишь холодное знание – как у мастера, точно определяющего грань между светом и тьмой.
– Госпожа, – Арон подошел ближе, и его лицо стало каменным, словно фасад древнего храма, перед надвигающейся бурей. – Если вы когда-нибудь решите взойти на трон, я упаду на колени первым.