Я поднялась медленно – как знаменосец, что внимает ветру, не спеша, без излишнего пафоса, но с непоколебимой уверенностью. У беседки уже поджидал слуга. В одной руке – полотенце. В другой – почтение, сложенное из страха и преданности. Он принял винтовку не просто аккуратно – с благоговением, с которым вручают древний меч, выкованный не в кузнице, а в тишине перед выстрелом.
– Это была не тренировка, – сказала я, вытирая ладони, в которых все еще дрожала отдача. – Это было напоминание.
– Напоминание? – переспросил он тихо.
– О том, что я не забыла. Ни одной черты, ни одного угла. Что я по-прежнему точна. Что я по-прежнему Капоне. Во сколько будет подана машина?
Я смахнула пот со лба тыльной стороной ладони. Кожа нагрелась под солнцем, пальцы были сухие, с запахом пороха. Стерла пыль со щеки, расправила плечи и сделала шаг назад от огневой линии.
Гравий скрипнул под подошвой. Воздух был плотный, тянул вниз, как после броска – не вверх, а обратно, в вес тела, в тяжесть прожитого дня.
– В 04:50, – сказал Арон, не глядя в планшет. Он уже все знал. – Самолет будет готов к взлету в 05:00. Посадка – в 15:30 по местному времени.
Он не смотрел на меня – и не нужно было. Его слова не были репликой – они были продолжением линии, начерченной выстрелом.
Арон.
Он не просто тень моего пути. Он – та самая броня, которую ты не выбираешь, но однажды надеваешь и больше не снимаешь. Он был со мной в тот год, когда реальность впервые перестала быть абстракцией и стала рвать плоть. Его имя не титул, а оберег.
Среди людей отца он входит в ту тройку, чьи имена произносят шепотом, а приказы исполняют без паузы. Не просто приближенный. Кровная гарантия.
Для других он – угроза, идущая на двух ногах. Для меня – якорь в мире, где все остальное дрейфует. Он не брат мне по крови, но если бы ДНК отвечала за верность, его бы внесли в мой паспорт. Мы выбрали друг друга в жизни, где выбор – роскошь. И с тех пор не ошиблись ни разу.
Недавно ему исполнилось тридцать семь. Он не стал мягче. Не стал старше. Просто стал тише – как оружие с глушителем, все так же смертельно точное.
Мы отметили это, как и все остальное: за закрытыми дверями, под щелчки бокалов, с оружием под столом и разговорами, от которых у обывателя слиплись бы губы. Там, где улыбки не проявление чувств, а хорошо отрепетированная мышечная реакция.