Лиам задержал взгляд. Надежда в нем вспыхнула коротко, почти незаметно, как свет фар за поворотом.
– И ты пойдешь?
– Думаю, да, – ответила я, пожав плечами. – Хочется увидеть, как это у них устроено.
Ответ, казалось, его успокоил, и между нами воцарилось короткое, но настоящее молчание – из тех, что случаются только между близкими, когда ни одному не нужно торопливо подбирать слова.
И вдруг – тот самый звук, тонкий, неприятный. Как если бы по медной проволоке пустили ток. Шуршание пакета, щелчок лакированных ногтей о пластик стакана, за которым последовал смех – звонкий, на полтона выше фальши, но с устойчивым послевкусием чего-то слишком личного.
За соседним столом сидели три девушки, идеально собранные и тщательно выверенные, как рекламная кампания. Их волосы сияли искусственным блеском, в глазах – ничего, кроме расчета, как в холодной симметрии цифрового портрета. Каждая выглядела выверенно – перед выходом они пригладили каждую складку, поправили волосы, проверили все так, чтобы ни одна деталь не выбивалась из чужих ожиданий.
– Посмотрите на нее. Первый день, а уже обедает с ним, – проговорила одна, не утруждая себя тем, чтобы понизить голос. Слово «ним» прозвучало с нажимом – не как про человека из моего детства, с которым я делила зубную пасту и воспоминания о родителях, а как про легенду или трофей.
Они сидят там, строят из слов клетку, чтобы заключить меня – и не видят ничего дальше собственных отражений. Глядят с таким самодовольством, будто весь мир умещается в их глянцевый пузырь, где логика – роскошь, а здравый смысл – редкий дефицит.
Извилин там, похоже, не водится. Или потерялись где-то между автозагаром и лентой в телефоне. Вместо мыслей – рваная паутина чужих мнений и бессвязных догадок. Они стараются ткать интриги, как искусство, но на деле – грубые нити, сплетенные в темноте. А я вне их поля зрения, вне их координат. Пусть тратят слова – от них не останется ничего, кроме легкого шума на фоне.
Истина не живет в пересудах. Она – в тех связях, что глубже очевидного. И разглядеть ее можно только тем, кто действительно умеет смотреть, а не просто пялиться.
Иногда я думаю, что у таких, как они, нейроны просто работают по схеме «один – ноль – помада». Они считают, что сарказм – это пик остроумия, а шепот за спиной – форма власти. Видимо, у них даже слух адаптирован только к частоте сплетен.