– Он дурак, – сказала Жоржетт.
– Ах, так это была шутка! – сказала миссис Брэддокс.
– Да, – сказала Жоржетт. – Смеха ради.
– Ты слышал, Генри? – Миссис Брэддокс обратилась через стол к Брэддоксу. – Мистер Барнс представил свою невесту как мадмуазель Леблан, а на самом деле она Обэн.
– Ну конечно, дорогая! Мадмуазель Обэн, я очень давно ее знаю.
– О, мадмуазель Обэн, – обратилась к ней Фрэнсис Клайн и затараторила по-французски, очевидно, не испытывая, в отличие от миссис Брэддокс, горделивого изумления оттого, что и вправду говорит по-французски. – Вы давно в Париже? Вам тут нравится? Вы ведь любите Париж, не так ли?
– Кто это такая? – Жоржетт повернулась ко мне. – Я должна с ней говорить?
Она повернулась к Фрэнсис, сидевшей сложив руки и улыбаясь, вскинув голову на длинной шее, вот-вот готовой сказать что-то еще.
– Нет, мне не нравится Париж. Здесь дорого и грязно.
– Правда? А я нахожу его чрезвычайно чистым. Один из самых чистых городов во всей Европе.
– А я нахожу его грязным.
– Как странно! Но вы, возможно, пробыли здесь не слишком долго?
– Я пробыла здесь достаточно долго.
– Но здесь встречаются симпатичные люди. Это следует признать.
Жоржетт повернулась ко мне.
– Симпатичные у тебя друзья.
Фрэнсис была чуть пьяна и говорила бы и дальше, но принесли кофе, и Лавинь подал еще выпивку, а после мы вышли на улицу и направились в дансинг-клуб Брэддоксов.
Дансинг-клуб располагался в баль-мюзетт[16] на Рю-де-ла-Монтань-Сент-Женевьев. Пять вечеров в неделю там танцевали рабочие из квартала Пантеон. Один вечер в неделю там устраивали дансинг-клуб. По понедельникам был выходной. Когда мы пришли, там почти никого не было, не считая полицейского, сидевшего у двери, жены владельца за цинковой стойкой и самого владельца. При нашем появлении сошла по лестнице их дочка. Помещение занимали столы с длинными скамьями, а в дальнем конце располагалась танцплощадка.
– Жаль, никого еще нет, – сказал Брэддокс.
К нам подошла дочка и осведомилась, что мы будем пить. Владелец забрался на высокий табурет рядом с танцплощадкой и заиграл на аккордеоне. На щиколотке у него висели колокольчики, и он встряхивал ими в такт мелодии. Все стали танцевать. Было жарко, и мы вспотели.
– Боже! – сказала Жоржетт. – Ну и парилка!
– Да, жарко.
– Жарко, боже!
– Сними шляпу.