Тут появился осветитель с огромным штативом наперевес, железнодорожник сдался и, узнав в нас артистов, повинился. Рассказов, какая была драка, хватило на неделю! Илюша обеспечивал мне полную презумпцию невиновности перед остальными людьми. Ни разу не слышал, чтобы он сказал про меня худое и другим никогда этого не позволил бы. Периодически находились коллеги, желающие накрутить его. Они давили на больное, рассказывая ему, какой он великий, гениальный, потрясающий, и заканчивали примерно так: «Илюш, тебе не надоело быть полузащитником, пасы подавать, чтобы другой забивал голы? Тебе оно надо – подносить снаряды, чтобы кто-то палил из пушки?»
Илюха проходил такие испытания достойно. Но я, зная его как облупленного, замечал тень печали на челе. Вот он вернулся из Москвы. Мне достаточно было взгляда, чтобы понять: Лёлик пообщался с «доброжелателями». «Илюша, что у нас не так?» – выворачивал его наизнанку я, изувер и иезуит. А почему так делал? В кадр должны входить влюбленные друг в друга люди. Группа, понимая, что съемки задержатся часа на два, растворялась, оставляя нас одних. Я садился напротив него и начинал: «Ну расскажи, Илюша, с кем пообщался в столичном ресторане, кто тебе говнеца подлил в стаканчик?»
Съемки действительно откладывались, но потом продолжались в ином качестве, потому что в итоге мы целовались и шли играть.
Конечно, я все знал про него, а он – про меня. С кем еще делиться? Илюша – свидетель моего развода и моего романа. Он, как умел, меня прикрывал, хотя генетически не мог врать. Только молчать, отвернуться и ничего не говорить, чем моментально подставлял. Но ради меня ему пришлось преодолеть врожденную честность: «Почему я вернулся один? Попали на разные рейсы. В экономклассе не было мест, в бизнесе – только по отдельности, я полетел сразу в Петербург, а этот дурак через Москву, где нелетная погода».
Что он нес, я знаю в пересказе, но Илюша вытаскивал меня из серьезных ситуаций, при этом оставаясь в приличных отношениях с моими бывшими женами. «Если ты разлюбил, – говорил он, – это не значит, что я должен перестать здороваться».
В отличие от меня Олейников женился раз и навсегда. Он был абсолютно чокнутый семьянин. Стоило Илье позвонить Денису или Ире, а тем не взять трубку – все, съемки прекращались. Лёлик бросал работу и названивал им каждые пять минут, пока не добивался цели.