– Бесы! – предположил Петрович вслух и перекрестился. – В такую погоду только они и ходят.
Сквозь идущий снег он отчётливо видит человеческие очертания, медленно размеренно приближающиеся к нему. В руках у них как бы палки, а может копья, что-то длинное, тонкое, с такого расстояния и не определишь. Сторож быстро бросает на край стола контейнер, снимает ружьё со стены и выбегает на улицу. Возвращается обратно, хватает из шкафчика фонарь и скрывается в белой мгле.
Свет фонаря с трудом справляется со снежной стеной. Начни сыпать немного сильнее, и дальше собственного носа ничего не увидишь.
– Хоть глаза коли! – произносит Петрович и съёживается, проклиная себя за то, что забыл в спешке накинуть куртку. В одной руке у него фонарик, в другой – двуствольное ружьё.
– Эй! – кричит сторож в направлении силуэтов. – Вы там кто? Заблудились, что ли?
Молчание становится ответом.
– Вы по-доброму разворачивайтесь, сюда нельзя! Запретная зона. Стрелять буду!
Ему никто не отвечает. Он делает робкие шаги вперёд. Уже злясь и на себя, и на этих людей. Снег забивает уши и глаза, под носом образуются сосульки, а борода дубеет, становится полностью белой.
– Оглохли? А ну отвечайте! Иначе выстрелю, – хотя он прекрасно понимает, что ни в кого не выстрелит. Не такой он человек, чтобы по другим стрелять. Да и если бы хотел, все равно патронов в ружье нет, как и пуста коробка от них. Он уже давно всё расстрелял с другом, а приобрести новые… Ну, судьба не сложилась. Луч фонаря пытается растворить мглу на одной из фигур, но белые комья, которые любят так обожествлять поэты, не дают совершить желаемое.
Силуэты сближаются со сторожем, наполняются очертаниями, проясняются. Тот пытается разглядеть их, его трясёт, то ли от страха, то ли от дикого холода. Какие-то диковинные наряды на них, таких он никогда не видел, хотя нет… подождите! Петрович готов поклясться, что видел их уже, и чувство такое противное, заедающее – сегодня же видел, точно, видел, но где… Мысль ускользала, как мокрая рыба из рук, вот-вот и вспомнит, надо только приложить чуть больше усилий.
А в руках… у них вместо палок оказывается оружие. Он не видит их лица, только посиневшие пальцы, крепко сжимающие ствол ружья одного из них. Сторож говорит неестественным голосом, будто хрип и визг смешались в единый поток: