Глава 7. Одиннадцатилетний «мужик» – старший в доме
Нина, самая старшая из детей, бежала в своё время из деревни с семилетней дочкой Людой от мужа – алкоголика и изверга. Она всегда была жизнерадостная, улыбчивая, в деревне работала в магазине, где просто, вежливо и с улыбкой обслуживала своих покупателей. Но этого было достаточно, чтобы муж её Иван, будучи ревнивцем, напившись, гонял её и нередко бил. В деревне его все боялись за скандальный характер, за пристальный, суровый, немигающий взгляд бесцветных глаз. Он был высок, с большой, всегда лохматой головой, посаженной на крепкой шее. Своей головой он часто в драке пользовался, сбивая с ног противника. Когда он бывал сильно пьян, становился неуправляемым, и сестре приходилось заранее прятаться от него где придётся. Нередко он приходил к нам, ища сестру. А однажды он заявился к нам с ружьём и, дважды выстрелив по закрытым ставням, удалился. Очевидно, патронов, кроме тех что были в двух стволах, у него больше не было, и мы вскоре вышли на улицу. Я не знаю, боролась ли как-то власть с этим буяном, но однажды заезжие артисты пели на концерте в клубе частушки, в которых высмеивали Ивана-пьяницу. И неизвестно, сколько ещё могло это длиться, если бы однажды три брата по фамилии Гаар не посадили Нину с дочкой на грузовик и не увезли в Барабинск. Там двоюродные сёстры по отцовской линии купили ей билеты на поезд и отправили в Новосибирск.
Новосибирск тогда быстро развивался, строилось жильё для рабочих заводов, асфальтировались дороги, которые до сих пор были уложены пленными немцами брусчаткой. Нина без труда устроилась на работу на один из заводов и получила комнату. Через три года, когда мама с тремя младшими детьми приехала в Новосибирск, Нина уже могла помочь маме собрать деньги на покупку маленького домика на улице Гризодубовой, состоявшего всего из двух маленьких комнат. Но и этим все были счастливы. Нина всегда была маминой опорой в жизни.
От площади Станиславского мы с сестрой добрались до посёлка Южный на трамвае. Домик, который ещё до моего выезда в Германию был перестроен и расширен в два раза, теперь показался мне маленьким и убогим. Когда я проходил по дорожке у дома, постучал в окно и помахал маме рукой. Увидев меня с бородой, она не узнала меня и велела моей младшей сестре Людмиле запереть дверь на замок. Окладистая чёрная борода, которую я отпустил по приезде в Германию, превратила меня, как говорили многие мои друзья и родственники, в неузнаваемого человека.