Полученную за трудодни пшеницу мы привозили домой и складывали в кладовку. Каждый зимний месяц мы брали из кладовки по одному мешку зерна и на санках везли на колхозную мельницу, где его мололи в муку. Однажды приводной мотор, вращавший жернова, сгорел, и мельница долго не работала. Для нас это было серьёзным испытанием. Тогда нам приходилось больше ловить рыбы и выменивать у сельчан на другие продукты. Причём рыба оценивалась очень дёшево, что нам казалось несправедливостью. Государство выплачивало маме деньги только за потерю кормильца – двадцать пять рублей в месяц. Как правило, деньги мы тратили на самое необходимое: керосин (в деревне не было электричества), соль, спички, дрожжи на стряпню и т. д.
Электричество появилось, когда я уже пошёл в четвёртый класс. Каждый хозяин около своего дома должен был выкопать яму определённого размера для установки столба. Испытывая огромную радость от предстоящего события, мы, мальчишки, одни из первых в деревне выкопали яму у своего дома. К началу зимы в деревне появилось электричество. Это был настоящий праздник. Ничего более яркого и праздничного в детстве я не помню. Под строгим контролем старших мы по очереди включали или выключали свет дома. Баловство с выключателем не допускалось. Современные дети не понимают той радости, которую испытывали мы, пользуясь выключателем. Наконец мы смогли уйти от керосиновой лампы и чистки её задымленного стекла.
Так шёл год за годом, а мама по-прежнему нигде не работала, но постепенно её здоровье улучшалось. Всё чаще рано утром, особенно холодной зимой, сквозь сон мы слышали мамины шаги по дому, треск горящих дров в большой русской печке, чувствовали распространяющееся по дому тепло. Когда большая русская печь прогорала, мама загребала угли в одну сторону и ставила тесто в формах к поду печи. Через час по дому уже растекался запах свежего хлеба, который уже больше не давал уснуть, и мы перебирались на тёплую печь. Если мама стряпала ещё и блины, оладьи, пироги или просто лепёшки, она подавала нам готовые прямо на печь. Тогда мы осознавали, что значит здоровая мама, и всегда помогали, чтобы она не болела.
Старшие, подрастая, уезжали в город учиться или работать. Когда сестра Люба в свои пятнадцать лет уехала в Куйбышев Новосибирской области учиться в медучилище, она освободила мне, одиннадцатилетнему «мужику», место старшего в доме. Надо сказать, что детство помнится часто голодным, холодным, но насыщенным на события, вольным и вовсе не трудным. Казалось, что жизнь такая и есть, и другой она быть не может. Хотя мы видели, что в некоторых семьях, где оба родителя были живы, дети имели больше свободного времени и часто звали нас играть в лапту, в войну или на озеро. Но мы не всегда могли позволить себе это. Мы сами для домашних животных косили сено литовкой в лесу между околками, где колхоз из-за неудобья и малых размеров оставлял участки брошенными. Но для нас это лесное богатое разнотравье для заготовки сена казалось самым лучшим, особенно если оно вовремя скошено, высушено и сложено в стог. Зимой, когда мы давали сено корове, козам или даже поросёнку, душистый запах высушенных летних трав распространялся по хлеву, и сам двор как-то облагораживался. Косить сено – это физически очень трудная работа, и наши детские руки быстро уставали. Но случалось, когда колхозные косари, видимо, из жалости, проезжая мимо на обед или по окончании работы вечером, подкашивали нам пару кругов. Шли они на прицепных косилках в пять-шесть штук одна за другой, и это сразу давало нам большую прибавку к скошенному за день. Мы в знак благодарности набирали косарям в кустах смородины или тут же в траве землянику или грибы.