Она замолчала. Сидела, не опуская головы, смотрела задумчиво в одну точку, словно находилась в том ужасном времени истории своей семьи и страны, где ей, русско-польской женщине, пришлось пережить страшную трагедию.
– Это было ужасно… Фашизм – это ужасно. Даже звери не уничтожают себе подобных. Весь мир пострадал. Да, но я забежала вперёд. У нас были ещё две дочки. Тогда все дети подрастали и не знали, что ждут их впереди ужасные испытания. В конце тридцатых годов политика проникла во все семьи. В Германии рос национализм, и немцы постоянно напоминали Польше о территориях, которые Польша возвратила себе в двадцатых годах. В 1935 году по настоянию мужа мы переехали жить в Жирардов, что в пригороде Варшавы. Там было спокойнее. А через год умерла моя мама, которая часто мечтала вернуться в родную Тверь. Младшая моя сестра вышла замуж за служащего английского посольства, и они уехали жить в Англию. В августе 1940 года я получила известие, что сестра погибла в одном из южных английских городов во время бомбежки фашистскими самолётами. Сестра у меня была очень красивая. В августе 1939 года мой муж часто бывал в Варшаве, а когда возвращался, рассказывал тревожные вести о том, что Польша из-за политики европейских стран оказалась один на один с гитлеровской Германией. Несчастье случилось 1 сентября 1939 года. Немцы напали на Польшу. К тому времени они уже захватили часть Европы. Польские войска не могли противостоять германцам. Очень много поляков погибло.
Женщина тяжело вздохнула, было видно, что весь её рассказ – это сплошное чередование трагических событий.
Посмотрев на меня как-то тепло, она продолжила тише и медленнее, словно нехотя:
– Не буду рассказывать, что они здесь творили. Ведь потом они и у вас в Советском Союзе делали то же самое. Фашизм добрым не бывает…
Я про себя отметил, что она сказала «у вас», и это означало, что она, полурусская по крови, но по воспитанию россиянка, за двадцать лет жизни в Польше полностью утратила связь с Россией и чувствует себя полькой.
– Моего мужа арестовали в июне 1940 года. Через месяц я получила письмо из Освенцима, в котором он писал, что здоров и у него всё хорошо. И только позже я узнала, что другого содержания писем оттуда цензура не пропускала. А через четыре месяца я получила извещение, что мой муж умер. Трудно передать, что я пережила тогда. Муж был прекрасный человек, ничем не болел. После войны я была в Освенциме: ряды бараков, десятки газовых камер и всё остальное, сделанное руками человека для того, чтобы другой человек живым оттуда не вышел…