Глава 17. Разрыв с советским партайгеноссе
Утром следующего понедельника, собираясь в командировку по текстильным предприятиям, я зашёл в секретарскую к Вере, и она закрыла за мной дверь.
– Коля, шеф накатал на тебя телегу на завод, в Москву в «Техстанкоэкспорт», нашему торгпреду и секретарю парткома Коновалову. Я печатала эти документы. Смысл такой, как будто ты многократно встречался с какими-то представителями западных спецслужб на западной границе, нелестно отзываешься о Горбачёве, воруешь детали со склада, скандалишь со всеми и всякое такое.
– Ты-то, надеюсь, своему шефу веришь?
– Ты что, я бы тебе о письме не говорила.
– Спасибо, Вера, ты будешь моей сообщницей в шпионском заговоре.
– Да я с тобой хоть на Крайний Север, – сказала и покраснела Вера.
– Только ты шефу этого не говори, иначе карьере твоей конец. Вот возьми, тебе на память обо мне. – Я передал ей свою старенькую четырёхцветную авторучку, которую купил ещё в Новосибирске.
– Да у меня такая есть.
– Такой у тебя нет, Вера, она особенная: у неё только в одном стержне немного красных чернил, остальные пустые. Кроме того, её держал в руках доблестный американский разведчик, мой собеседник, и даже разбирал её. Может, когда-нибудь этой ручкой ты подпишешь шефу честный приговор, – пошутил я.
– Да он скоро сам отсюда слиняет. Ему готовят новое место, кажется, в Венгрии. Это мне Алла Мушкина сказала, которую ты недавно возил в Лейпциг на переговоры, – сказала Вера.
– А мне она за три совместно проведённых дня в командировке ничего не сказала. Спасибо тебе, Вера. Надеюсь, для шефа это будет повышением? Вера, ты добрая, симпатичная девушка, дай Бог тебе хорошего жениха. – И я чмокнул её в щёчку и пошёл к двери.
– Коля, только ты меня не подведи – я тебе ничего не говорила.
– Я друзей не продаю, их у меня и так мало. Сейчас уезжаю в командировку на пять дней, а там по твоей просьбе всё забуду.
– Спасибо, Коля, я была уверена, что у тебя плохая память, – в тон мне ответила Вера.
На этой же неделе в пятницу вечером, когда я отчитывался за командировку в бухгалтерии торгпредства, мне сказали, чтобы я срочно зашёл к секретарю партийной организации Коновалову Александру Петровичу.
Дверь в его кабинет была полуоткрыта. Идеал коммунистов сидел как расплывшаяся жирная жаба. Маленький, толстый, с большой головой, в больших роговых очках, с выпученными бесцветными глазами. У него сидел кадровик Перов Владимир Алексеевич, полная противоположность секретарю парткома: коротко стрижен, строен, молодцеват, с нервным тиком под правым глазом. В прошлом году мы с ним в одно время попали в советский военный госпиталь. Он – с гипертоническим кризом, а я – с язвенной болезнью желудка. Как-то в коридоре мы с ним пообщались. Оказывается, он тоже писал стихи, приглашал на предстоящие читки. Для меня это характеризовало человека. Хотя на Молове, тоже писавшем стихи, моя скромная система наблюдений дала сбой.