– Ха-ха, родился! – громко воскликнул он и наклонился поддержать меня большими ладонями.
Охваченный невыразимым стыдом и яростью, я отчаянно взревел:
– Никакой я не осел! Человек я! Я – Симэнь Нао!
Но горло словно стискивали лапы демонов, и, как я ни старался, ни звука не вырвалось. В отчаянии, ужасе и гневе я сплюнул чем-то белым, на глаза навернулись вязкие слезы. Ладони соскользнули, и я плюхнулся на землю, в липкие воды и похожий на медузу послед.
– Полотенце, быстро!
На крик Лань Ляня из дома, поддерживая большой живот, вышла женщина. Я бросил на нее взгляд: слегка отечное лицо, усыпанное родинками, как бабочками, большие печальные глаза. О-хо-хо… Симэнь Нао, так это же твоя женщина, первая наложница Инчунь. Ее привела в дом служанкой твоя жена, урожденная Бай. Из какой она семьи, мы не знали, вот она и приняла фамилию Бай, как у хозяйки. Моей наложницей она стала весной тридцать пятого года республики [23]. Большие глаза, прямой нос, широкий лоб, большой рот, квадратная челюсть, счастливое выражение лица. К тому же, стоило лишь глянуть на ее груди с торчащими сосками и широкие бедра, сразу становилось понятно, что она нарожает кучу детей. У моей жены детей долго не было, и она сильно переживала. Она-то и уложила Инчунь ко мне в постель, выразившись при этом незамысловато, но многозначительно: «Прими ее, муж мой! Негоже, чтобы удобрение на чужие поля растекалось!»
А поле и впрямь оказалось плодородное. В первую же нашу ночь она понесла, и не просто понесла, а зачала двойняшек. Следующей весной родила мне мальчика и девочку – что называется, принесла «дракона и феникса». Мальчика назвали Цзиньлун – Золотой Дракон, а девочку Баофэн – Драгоценный Феникс. Повивальная бабка сказала, что в жизни не встречала женщины, настолько устроенной для деторождения: широкие бедра, исключительной эластичности родовые пути, плод выскакивает, как арбуз из мешка, – вот и этих двух упитанных младенцев родила легко и просто. Почти все женщины при первых родах исходят на крик и воют от боли, а моя Инчунь хоть бы пикнула. И как повитуха рассказывала, во время родов с ее лица не сходила загадочная улыбка, словно она в занимательном представлении участвует – из-за этого повитуха была сама не своя от страха, опасалась: а ну как та родит не ребенка, а злого духа.