«Чушь собачья!» – выкрикнула Инчунь. Донеслись звуки потасовки, потом их, видимо, растащили. «Врет она всё!» – подала голос урожденная Бай.
«Дядюшки, братцы, я у них в доме хуже собаки жила, я же труженица, из ваших рядов, я ваша сестра по классу, именно вы спасли меня из моря страданий, я так признательна, нет у меня большего желания, чем вынуть у Симэнь Нао мозги и подать вам к столу, вырвать у него сердце и печень вам под выпивку на закуску… Вы только подумайте, разве могли они доверить мне место, куда запрятали ценности? Вы же братья по классу, подраскиньте умом, дело говорю», – всхлипывала Цюсян.
Инчунь слезных сцен не устраивала, а лишь повторяла раз за разом: «В мои ежедневные обязанности входило ведение хозяйства и уход за детьми, об остальном я и знать не знала». Что верно, то верно, эти двое не знали, где спрятаны ценности, – об этом знали лишь я и урожденная Бай. Наложница есть наложница, довериться можно лишь жене. Урожденная Бай хранила молчание и заговорила, лишь когда на нее насели: «В семье только вид напускали, что, мол, сундуки полны золота и серебра; на самом деле давно уже концы с концами не сводили, даже на мелкие текущие расходы муж денег не давал». Тут я четко представил себе, что она наверняка ненавидяще глянула своими большими, бездонными глазами на Инчунь и Цюсян. Я знал, что Цюсян она недолюбливает, ну а Инчунь сама привела из родительского дома, как собственную служанку – тут уж, как говорится, кость перешибешь, сухожилие останется. Ее затеей было и уложить Инчунь ко мне в постель для продолжения рода – вот Инчунь и показала, на что способна, через год родила двойню. А вот принять в дом Цюсян – блажь моя. Когда в жизни все как по маслу, себя не помнишь от радости: у довольного кобеля хвост трубой, у довольного мужика – дрючок торчком. Да и обольстительница эта попутала, конечно: что ни день глазками в мою сторону постреливала да титьками терлась. А я, Симэнь Нао, не святой, вот и не устоял против искушения. По этому поводу урожденная Бай еще злобно бросила: «Ох, хозяин, возьмет над тобой верх эта пройдоха рано или поздно!» Так что слова Цюсян о том, что урожденная Бай держала ей ноги, когда я ее насиловал, – выдумка чистой воды. Поколачивать ее урожденной Бай случалось, это правда, но от нее и Инчунь доставалось. В конце концов, Инчунь и Цюсян отпустили, и через окно комнатушки в западной пристройке, где меня заперли, я видел, как обе вышли из дома. Цюсян, хоть растрепанная и неприбранная, но глазки светятся тайной радостью, аж бегают из стороны в сторону. Видать, вся испереживавшаяся Инчунь помчалась в восточную пристройку, где уже обревелись Цзиньлун и Баофэн. «Эх, сыночек мой, моя доченька, – горестно вздыхал я про себя, – что я сделал не так, чем прогневал небеса, чтобы на меня свалились такие напасти, чтобы страдал не только я, но и жена с детьми!» Подумать только, ведь в каждой деревне есть богачи, с которыми ведут борьбу, сводят счеты, у которых отбирают землю и вышвыривают из домов, которым разбивают их собачьи головы. Но ведь недаром их столько в Поднебесной, тысячи и тысячи, неужели все только злодеяния и творили, чтобы подвергнуться такому возмездию? Это судьба. Все в мире меняется, вершат свой ход по небу солнце и луна, от судьбы не уйдешь, и моя, Симэнь Нао, голова еще на плечах лишь благодаря покровительству предков. В такие времена, если удалось остаться в живых, – считай, крупно повезло, на большее и рассчитывать нечего. Но я переживал за урожденную Бай. Если она не выдержит и раскроет место, где спрятаны ценности, вина моя ничуть не уменьшится, это будет смертный приговор. Эх, Бай, женушка моя, ты всегда отличалась глубокомыслием, у тебя было полно идей, не сотвори глупость в этот решающий момент! Стороживший меня ополченец – а это был Лань Лянь – загородил спиной окно, и уже ничего не стало видно. Но все было слышно. Допрос в доме возобновился, и на этот раз за дело взялись по-настоящему. Крик стоял такой, что оглохнуть можно, раздавались удары лозы, бамбуковых палок, плетей, ими колотили и по столу, и по телу жены – бац! Бац! Бац! От ее воплей сердце кровью обливалось и мороз продирал по коже.