– Нормально, – просипела я. – Почему здесь милиция? Что они делают?
– Твой отец из бывших. Они должны убедиться, что… – Он на мгновение замолчал, виновато глядя мне в глаза. – Что твоему папе никто не навредил. Понимаешь?
– Думаешь, кто-то желал ему смерти? За что? – Голос провалился в образовавшуюся в груди пустоту, горло снова свело судорогой, и я отвернулась, пытаясь успокоиться.
Сосед вывел меня в коридор.
– Пойдем, посидишь пока у нас.
Я считала своим долгом остаться и разобраться в случившемся, но, чувствуя себя совершенно разбитой, малодушно поддалась уговорам. Когда мы вышли из квартиры, я почувствовала облегчение. Наверное, это ужасно – я плохая дочь…
* * *
На следующий день я встала ближе к обеду. В институт, конечно, опоздала, но этот факт тревожил меня меньше всего. Я снова вспомнила вчерашний вечер, и горе с новой силой обрушилось на меня, усиливая головную боль. Тяжело поднялась c постели и поплелась на кухню, откуда доносился аромат супа с фрикадельками.
– Проснулась? – повернулась ко мне тетя Дуся. – Садись, сейчас обедать будем.
– Спасибо, – кутаясь в кофту, сипло ответила я. Аппетита совсем не было.
– Садись, садись, надо поесть, – захлопотала она у плиты, наливая в тарелку горячий суп.
Это обычное проявление человеческого тепла и заботы диссонировало с холодной пустотой у меня внутри и вызывало апатию. Я отказывалась верить, что папы больше нет.
Чтобы не обижать хозяйку, съела пару ложек супа, совершенно не ощущая вкуса.
Тут в прихожей щелкнул замок, и в кухне появился дядя Володя в милицейской форме.
Выражение его лица было виновато-встревоженным, будто он что-то знал о смерти папы, но не хотел говорить.
– Ты что-то узнал?
Под внимательным взглядом матери он сел напротив, придвинул к себе тарелку и принялся неспешно ломать в бульон мягкий хлебный мякиш.
– Пожалуйста, не молчи! – взмолилась я.
– Твой отец умер от сердечного приступа, – не поднимая на меня глаз, ответил дядя Володя и стал неспешно есть суп, загребая в ложку вместе с бульоном размокшие хлебные кусочки. – Крепись, Юль, тебе все же нужно будет завтра с утра к следователю зайти.
Он выглядел угнетенным, но это была не скорбь, как у меня, а чувство вины, словно оно грызло его изнутри, не давая смотреть мне в глаза.
– Если сердце, зачем в милицию? – выдавила я, охваченная непонятным предчувствием. И, вторя моей тревоге, у окна тихо запричитала тетя Дуся.