Тарахтение кресла перекрыл звонкий лай. Скотчтерьер Андерсонов, по кличке Вилли, так разволновался, что крутанул в воздухе сальто-мортале и шлепнулся на спину. Эрдель Лейнзов отважно бросился под колеса, и человек в кресле, отринув академическое глубокомыслие, нанес ответный удар. Он подался вперед и скорчил собакам рожу – признаться, столь чудовищную, что штурмовики из робкого десятка с неистовым лаем бросились наутек, но так называемый манчестерский терьер выскочил на дорогу прямо перед креслом и попытался вонзить зубы в управляющий механизм.
В ответ на это озлобленный инвалид энергично взмахнул костылем, вселив в терьера неописуемый ужас, но просчитался с тактикой, поскольку степень контроля над рулевыми системами кресла-каталки уже оставляла желать лучшего, и транспортное средство с поистине обескураживающей скоростью и грацией выскользнуло на подъездную дорожку Хикса, а оттуда на тротуар – в тот самый миг (увы, но это истинная правда), когда наша достопочтенная прачка миссис Макгонигл задом наперед выходила из калитки с охапкой недельной стирки, – после чего, пользуясь съездом у лавки миссис Пайнефор, снова вырулило на асфальт.
– Мотор выключайте! – кричал за спиной ездока Феррарз. – Бога ради, выключайте мотор!
Совет был уместный, но последовать ему инвалид то ли не смог, то ли не захотел. В окружении собак кресло-каталка, набирая скорость, пронеслось мимо нас с Молли, застывших у калитки. Наконец оно запнулось об асфальтовый надолбыш и, описав широкую дугу, магическим образом исчезло в открытых дверях салун-бара «Упряжка», в то время как его пассажир, несмотря на все эти происшествия, умудрялся сохранять все тот же зловредный вид.
Следом бросились собаки, за ними Феррарз, за ним Том, а последним к финишу пришел констебль, на бегу вынимавший из кармана записную книжку.
– Это еще что?! – вновь осведомилась Молли.
– Как видно, джентльмену не терпится промочить горло, – констатировал почтальон.
И действительно, из бара донеслись звуки, свидетельствующие, что алкоголик уже перемахнул через стойку, стремясь добраться до бутылок. Звон разбитого стекла, грохот стульев и собачий лай смешались с богохульством протестующих мужчин, чье пиво оказалось пролито в тот самый миг, когда кружку уже подносили к губам.
Cледующие пятнадцать минут были, пожалуй, самыми оживленными за время существования салун-бара Гарри Пирса. Затем одну за другой вышвырнули собак, и в баре воцарилось относительное спокойствие, хотя над всеми остальными звуками громом разносился могучий голос человека в инвалидной коляске. Наконец Феррарз вытолкал кресло на улицу. На физиономии пассажира читались невыразимые мучения.