– А теперь послушайте, летчик-испытатель, – говорил Феррарз, – эта штуковина – кресло-каталка…
– Ладно, ладно!
– …Предназначенное для транспортировки беспомощных людей. Не следует обращаться с ним как с новой моделью истребителя «спитфайр». Вы хоть понимаете, что мы никогда не погасили бы штраф за опасное вождение, не будь вы другом суперинтенданта Крафта?
На лицо зловредного джентльмена легла тень безнадежного и страстного непонимания.
– Послушайте-ка меня, – сказал он, – гори оно все огнем, я лишь хотел узнать, сколько это кресло выдает на прямой и ровной дороге. И что случилось?
– Вы, черт побери, едва не разнесли всю деревню! Вот что случилось!
– Вы хоть понимаете, что я чудом жизни не лишился? – взвыл обездвиженный джентльмен. – Ехал себе спокойненько, никому не причинял никакого зла, и тут не меньше полусотни обозленных дворняжек как налетели на меня и давай кусаться…
– И куда же они вас укусили?
Инвалид ответил свирепым взглядом.
– Не ваше дело куда, – мрачно изрек он. – Вот подхвачу бешенство, и в скором времени сами все узнаете. Меня обрекли на одиночество и приговорили к домашнему аресту из-за серьезнейшей травмы пальца. Подумать только, нельзя уже подышать свежим воздухом и чинно-мирно прокатиться в инвалидном кресле без того, чтобы все окрестные шавки не бросились на больного человека, намереваясь загрызть его до смерти!
Перед нами, разумеется, сидел не кто иной, как великий и прославленный Г. М., о котором все мы были весьма наслышаны. Почти сразу мы с Молли привлекли его внимание, но самым неудачным образом.
Во время блистательного проезда по деревне мы могли лишь с оторопью наблюдать за происходящим, но теперь оказалось, что Молли уже не в состоянии сохранять серьезную мину. Она сдавленно фыркнула, наморщив милый носик, и отвернулась, крепко взявшись за прутья калитки.
Сидевший у дверей паба сэр Генри Мерривейл поправил очки, устремил взгляд в нашу сторону, зловеще указал на Молли пальцем и произнес:
– Вот я о чем.
– Тише, тише! – настойчиво зашептал Феррарз.
– Ну почему мне никто никогда не сочувствует?! – осведомился Г. М., обращаясь в пустоту. – Почему я всегда оказываюсь изгоем? Случись такое с кем-то еще, с кем угодно, и все запричитают и заклохчут: «Господи боже мой, ну и трагедия!» Но когда нечто подобное происходит с больным стариком, все только и делают, что надрываются от хохота. Когда меня будут хоронить, сынок, не удивлюсь, если священник потеряет дар речи из-за смеха, а когда возьмет себя в руки, поминальщики с дружным гоготом попадают со скамеек!