И, тем не менее, его любовь к Анне продлилась около года.
Их свидания всё ещё были такими же бурными и полными страсти и откровенной похоти. Однако ему вдруг стало казаться, что эта связь высасывает из него последние силы. Он с удивлением стал замечать, что многие его костюмы сделались слишком свободными – они болтались на нём, словно на вешалке. За несколько месяцев он сильно похудел и осунулся.
«Неужели я стал меньше есть? – с усмешкой думал он. – Дурной пример ведь слишком заразителен…»
Но он тут же вспомнил, как третьего дня довольно плотно отобедал на Невском у «Палкина»[6]. В сей ресторации он с жадностью проглотил суп-пюре Сант-Гюрбер и палкинскую форель под соусом. А потом ему подали десерт – пудинг из фруктов гляссе а-ля Палкин. А пломбир Меттерних он велел упаковать в судок и отнес его своей фарфоровой, голубоглазой девочке. А ещё он вспомнил сочные расстегаи и душистый турецкий кофе у «Доминика».[7]
«Нет, я решительно не голодаю. Я ем, как и прежде. Даже, пожалуй, больше, чем прежде».
Когда он был в доме супруги, то она, бегло взглянув на него, произнесла странную фразу:
«Правильно мне Матвеевна нагадала. Эта бледная поганка скоро из тебя все соки высосет, и ты издохнешь, словно старый мерин…»
– Что ты опять несёшь? – отмахнулся он. – Иногда мне кажется, что ты бредишь.
– Это не бред! Гимназисточка твоя – сущая лярва.
– Замолчи…
И, тем не менее, её гадкие слова отчего-то сильно запали ему в душу. Теперь ему всё отчетливее казалось, что он стал стремительно худеть и слабнуть. Его собственное отражение в зеркале теперь напоминало ему образ безумного бедуина с горящими от лихорадки, черными глазами. Длинный нос его заострился, а бритые щеки сделались впалыми. Он даже серьёзно подумывал о том, чтобы нанести визит врачу.
Однажды, после очередной ночи, когда он был совершенно измотан любовной скачкой, она вдруг решительно поднялась с постели. За узкой обнаженной спиной потянулись светлые пряди. Сквозь прикрытые веки он видел её зыбкий силуэт. Он видел, как она надевала шёлковый халат, а после расчесывала волосы. А дальше он задремал, ухнувшись в водоворот крепкого, тягучего сна. Очнулся он от лёгкого касания. Когда он открыл глаза, то с удивлением заметил, что Аннушка сидела на кресле, подле кровати. Она была полностью одета. Даже худенькие ножки её были облачены в чулки и ботики.