– А попкорн съедим?
– Оставим. Он химозный.
На кассе просим ножницы. Ее обаяние вкупе с доброжелательностью и ловким словарным запасом обезоруживает моментально, тем более таких матерых людей, как молодые кассиры в алкомаркете. Особенно с такой бабочкой в ее волосах. Любуюсь вихрем.
– Ой, а можно еще у вас стаканчик попросить? Мы вам завтрак сейчас сообразим, – она заигрывает с кассиром, пока я забираю у него ножницы и начинаю орудовать над крышечкой. – И у вас есть еще трубочки для коктейлей?
– Нет, таких трубочек, к сожалению, нет, – улыбается молодой парень, наблюдая за нашими чаяниями в рукоделии. – Но могу вам предложить сладкие трубочки.
Приносит пачку пластиковых трубочек, через которые дети пьют молоко, внутри которых химический сахар со вкусом всего, что не существует в природе. Единогласно решаем, что нам это подходит. Ловким движением ножниц обезглавливаю две трубочки, высыпаю сладкую крупу из них в стаканчик с попкорном, и собираю их в одну длинную трубку. Таким я еще по вечерам не занимался с женщиной.
– Ребят, держите, это вам завтрак, – она угрожает им своей улыбкой и протягивает стакан, набитый попкорном и сладким сахаром.
– Нам еще нужен штопор, – разряжаю обстановку повышенного возбуждения своей просьбой и тут же узнаю, что в ее сумочке такие инструменты водятся почти всегда, на что парирую воспоминанием о своем пиджаке, в котором был даже специальный карман для подобного агрегата.
Кассир любезно подает нам открывашку, и красное сухое начинает дышать. Мы начинаем дышать, переставая наконец-то хохотать.
Выходим. Вечерний и спертый уличный воздух бьет по лицу духотой минувшего дня. В руках бутылка испанского винограда, две банки темной Германии, и наполненный вином рукотворный стакан, без которого вечер как будто и не начался бы. Ехать в центр уже нет никакого желания и смысла – она об этом не вспоминает, я об этом не напоминаю. Идем, экзальтированные магазинной импровизацией. Понимаю, что ничего усложнять не хочу ни я, ни она. Задумались о цели нашего похода.
– Нам нужна где-то лавочка, я не люблю пить на ходу.
Она ускоряет шаг и идет навстречу женщине еще ниже ростом, чем она сама. Едва она успевает встревожить свои пошлые губы и сказать «добрыйвечеризвинитепожалуйста», как из-за моей спины, невесть откуда, вылетает целеустремленный мопс и бежит, усердно кряхтя, по направлению к незнакомой женщине. Та, от неожиданности свалившегося на нее внимания, цепенеет, и только когда пес естественным образом пробегает мимо, приходит в себя. Маша пользуется женщиной как социальным навигатором – расспрашивает незнакомку об укромных уголках и дворах с лавочками, где можно спокойно посидеть, и чтобы был не сильно яркий свет. Женщина, ошарашенная непопулярным вопросом, суетливо пытается вспомнить, где тут описанное место, и как полагается, пространно указывает в направлении счастья и приключений. Благодарим ее и следуем указаниям. За углом дома находим аллею, которая, на удивление, свободна от людей и большого количества света – для полуночи субботы совершенно странное дело.