Есть толика нездоровой иронии в том, что я так— с отвращением и злобой – относился к зависимости, и, безусловно сдавшемуся в те сложные для всех нас времена деду, отчасти заменившему мне мужскую фигуру в детстве, без желания помочь и понять, сам же и встал на его дорожку в дальнейшем. Не шутка ли? И только тогда я начал понимать, что он чувствовал, потому что в настоящем запое и тяге, в целом, нет никакой логики или рациональности – понять их природу и причины проявления у человека можно лишь доведя себя до его внутреннего состояния и внешних обстоятельств. Помню, что захлёбывался водкой и сотрясался каждой своей клеткой организма в каком-то изломе без возможности даже спокойно дышать без истерики; забирался в угол бабушкиной комнаты – на место, где я видел её иссушенное болезнью тело, и пил с горла сорокаградусные настойки с отвратительным привкусом клюквы, доводящей до тошноты.Но рвать было нечем, как бы не хотелось.
Всё что я мог: пить и плакать, пить и плакать.
В школу можно было не ходить из-за «семейных обстоятельств», но я всё равно пёрся: с адовым самоощущением, в котором не было ни намёка на трезвость или вменяемое понимание происходящего.Запнулся так о косяк дверного проёма в кабинет, чуть не упал, и меня поймала бывшая классная руководительница моей сестры —ныне наша родственница на киселе по мужу моей сестры.И стала нравоучиить меня вести себя по-ответственнее, показательным жестом отмахивая мой перегар, что перебивал дорогой для провинциального учителя парфюм.А также беседовала со мной на тему: «горе есть горе, но и справляться с ним вот так – не выход».
По-другому я не умел, и, наверное, не умею до сих пор.
Читать такое со стороны – больно. Это как шутить про стигму в России насчёт психически взвинченных родителей, вспоминая их замашки у тебя дома. Но смеёшься ты один; друзья пасмурно говорят тебе завязывать в ответ на историю сквозь хохму в зубах про истерики матери. А я так защищаюсь, чтобы прожить ещё подольше не сойдя с ума, несясь дальше в жизнь с этим ранцем перекосившегося детства за спиной – стараюсь, по крайней мере защищаться.
Окунаться в воспоминания— тоже больно. Если история не приятна только в прочтении, не превышающем несколько минут, то для меня она неприятна уже более шести лет – каждый день я просыпаюсь с отчётливой мыслью и памятью о том, что я диагностированный алкоголик.Ну, зато хоть где-то дипломированный, получается. Почти два года назад – в январе 2021-го —я впервые попал на собрание анонимных алкоголиков,начав проходить добровольную реабилитацию по «двенадцати шагам», успев побыть даже «спонсором» – наставником —для одного парня помладше меня.