Искали доказательства причастности к «заговору» и матери Алексея – инокини Елены, бывшей царице Евдокии Фёдоровны. Розыски по этому поводу раскрыли ее давнюю любовную связь с майором Степаном Глебовым и попустительство этому со стороны духовника Фёдора Пустынного. Вот небольшая вырезка из писем монахини Елены к майору Глебову: «Чему то петь (?) быть горесть моя ныне. Как бы я была в радости, так бы меня и далее сыскали; а то ныне горесть моя! Забыл скоро меня! Не умилостивили тебя здесь мы ничем. Мало, знать, лице твое, и руки твоя, и все члены твои, и суставы рук и ног твоих, мало слезами моими мы не умели угодное сотворить»44. Также было выяснено, что Глебов был причастен «к возмущению на его царское величество народа, и умыслы на его здравие, и на поношение его царскаго величества имени и ея величества государыни Екатерины Алексеевны… да и потому он смертныя казни достоин, что с бывшею царицею, старицею Еленою, жил блудно, в чем они сами винились имянно»45.
В глазах Петра ситуация складывалась ужасающим образом, поскольку царь, как выяснилось по следствию, даже не мог доверять своим близким приближенным. Фактически был открыт заговор, в котором замешана чуть ли не половина России, и который состоял в том, что царевича хотели возвести на престол, заключить со Швецией мир, и возвратить ей все приобретения.
Расправа была скорая и жестокая: Кикина и Досифея колесовали; Глебова, сначала замучив пытками почти до смерти, посадили на кол; Афанасьева, Воронова, Пустынного и певчего царевны Марии Алексеевны – Журавского – «убивают не больно».
«За два дня до отъезда моего в С.-Петербург, – доносит резидент Плейер цесарю, – происходили в Москве казни: маиор Степан Глебов, пытанный страшно, кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, и при всем том ни в чем не сознавшийся, 26/15 марта посажен на кол часу в третьем перед вечером и на другой день рано утром кончил жизнь. В понедельник 28/17 марта колесован архиерей Ростовский, заведовавший Суздальским монастырем, где находилась бывшая царица; после казни, он обезглавлен, тело сожжено, а голова взоткнута на кол. Александр Кикин, прежний любимец Царя, также колесован; мучения его были медленны, с промежутками, для того, чтобы он чувствовал страдания. На другой день Царь проезжал мимо. Кикин еще жив был на колесе: он умолял пощадить его и дозволить постричься в монастыре. По приказанию Царя, его обезглавили и голову взоткнули на кол. Третьим лицом был прежний духовник царицы, сводничавший ее с Глебовым: он также колесован, голова взоткнута на кол, тело сожжено. Четвертым был простой писарь, который торжественно в церкви укорял Царя в лишении царевича престола и подал записку: он был колесован; на колесе сказал, что хочет открыть Царю нечто важное; снят был с колеса и привезён к Царю в Преображенское; не мог однако же от слабости сказать ни слова, и поручен был на излечение хирургам; но как слабость увеличилась, то голова его была отрублена и взоткнута на кол; а тело положено на колесо. При всем том думают, что он тайно открыл Царю, кто его подговорил и от чего обнаружил такую ревность к царевичу.