подумала СанаА, и её пальцы коснулись стекла. Мир видел её достижения: несколько книг, что нашли читателей; письма, что грели в тёмные ночи; имя, что иногда мелькало в разговорах. Но для неё самой эти победы были песчинками в пустыне стремлений, что простиралась до горизонта.
Она видела их – эти песчинки – каждую строку, что вырвалась из её сердца, каждый отказ, что закалил её, каждое письмо, что напоминало, что она не одна. Но они тонули в бесконечности того, что ещё не создано и не достигнуто. Пустыня была огромна: книга, что жила лишь в её голове; признание, что оставалось мечтой; слова, что могли бы изменить мир, но пока спали на её страницах. СанаА чувствовала, как время крадётся за её спиной, как тень, становящаяся длиннее с каждым днём. Возраст шептал ей: «Тебе не пятнадцать, СанаА. Сколько ещё ты будешь гнаться за звёздами?» Этот шёпот был как ветер над обрывом, что пытался сбить её с каната. Но она отгоняла его, закрывая уши и блокируя сердце. «Душа моя не знает возраста, а признаёт лишь жажду творить», – сказала она себе, и её голос был твёрд, как клятва.
СанаА в очередной раз вернулась к столу и взглянула на блокнот.
Анаджамун всё ещё стояла на краю, и её меч сверкал, как звезда. Артэс пел, и его голос был эхом её собственной боли. Они были её песчинками… её светом… её правдой… её утраченной наивностью. Счастье могло быть миражом, успех – тенью её мечты, но в этих строках она жива… жила по-настоящему.
Она взяла перо и написала: «Анаджамун шагнула вперёд, не думая о том, что ждёт за горизонтом». Это была не просто строка – это была её жизнь. Канат дрожал, пустыня простиралась, но СанаА всё ещё танцевала, зная, что её звезда – не конечная цель, а путь. И пока она шла, она была больше, чем странник – она была Писателем, чья душа пела, даже если мир молчал.
СанаА улыбнулась и прописала: «Артэс поднял взгляд к небу, и звёзды ответили ему». Это была не просто строка – это была её вера. Пустыня могла быть бесконечной, но СанаА не боялась её простора. Канат дрожал, но она танцевала, собирая свои песчинки, зная, что каждый шаг – это её дар… её жизнь… её звезда. И в этом танце она была не просто Писателем – она была светом, что сиял, даже если его видели лишь немногие. Но когда она отложила перо, чтобы вдохнуть тишину, её храм перестал быть убежищем. Тени, что жили в углах, зашевелились, и их шёпот стал громче. Он был не о славе, не о времени, а о цене, что она платила за каждую строку.