.
В трагедии «Фауст» И.В.Гёте актуализируются следующие модели рифмовки: (1) АБАБ, (2) ААББ; (3) АББА, которые, по мере целесообразности, я также использовал в поэтическом переводе (здесь: одинаковые буквы символизируют созвучие строк), ср.:
(1) Сон, как маленькое воскресенье
обновляет чувства на корню.
Наступает время исцеленья,
подними свой взор навстречу дню!
(2) Заливаются светом равнины, высокие горы.
Трубный звук разрывает пустые просторы.
Жаром солнце пылает, трещит в небесах.
Болью свет отдаётся в открытых глазах.
(3) Лишь нам работа тяжкая годна
Гудят деревья, пилы завывают.
Трещат пупы и руки нарывают.
Но грубая работа умникам вредна.
Известно, что в погоне за красивой формой, «когда не мысли придают словам достоинство, а слова мыслям» (Б. Паскаль), можно извратить смысл переводимого оригинала. Слова, используемые в качестве одежды для мысли, могут переключить внимание читателя на языковую мишуру. Переводчик от таких опасностей не застрахован.
Даже разная последовательность слов или строчек может породить различные смысловые нюансы, ср.:
(1) Невесте же нашепчем в ушки
– жених её над ней смеётся.
Расставим с двух сторон ловушки.
Авось в них кто-то попадётся.
(2) Нашепчем же невесте в ушки
– над ней её жених смеётся.
Расставим с двух сторон ловушки.
Авось в них кто-то попадётся.
(3) Все хвалят здесь свои деянья.
И не считают за грехи пороки.
Богиням ни к чему признанье.
Они не знают, что они жестоки.
(4) Все хвалят здесь свои деянья.
Богиням ни к чему признанье.
Они не знают, что они жестоки.
И не считают за грехи пороки.
Исходя из данных особенностей поэтического текста, я избегал, где это было необходимо, не только буквального, но и построчного перевода. Однако это не означает, что буквальный и построчный перевод во всех случаях был несостоятелен. Проповедуя герменевтический (смысловой) способ поэтического перевода, я не возводил его в абсолют.
Наконец, я старался передать в рифмованной форме не текст-оригинал, как таковой, а то, что стоит за этим текстом. А за текстом стоит та действительность, виденье которой определяется не столько языком, сколько индивидуально-историческим мировоззрением, которое И.В.Гёте воплотил в философской трагедии «Фауст».
В заключение следует также отметить, что во второй части трагедии «Фауст» И.В.Гёте сильно «перегружает» читателя образами греческой и италийской мифологии, что затрудняет чтение «с пониманием». В помощь читателю я даю толкование основных мифологических понятий в примечаниях. И ещё – в некоторых пассажах Гёте использует так называемый «белый стих», не имеющий концевой рифмы, но обладающий определённым размером, что также учитывалось мною при переводе.