Дымка июньского утра стелилась по Оке, цепляясь за сосны высокого берега. Где-то внизу, за кручей, дремала Елатьма. Не город уже, не село – так, поселок городского типа. Но старые стены помнили иное. Они помнили, как в далеком 1381-м князь Дмитрий, прозванный позже Донским, отсчитал звонкую монету мещерскому князьку Александру Уковичу. Купил городок над Окой, словно драгоценный камень для оправы Московского княжества. Тогда Елатьма впервые встала на страже рубежей. Век шестнадцатый. Гул набата разорвал предрассветную тишину. «Казанцы!» – неслось по посадам. Из ворот старой крепости вырвался с дружиной князь Михайло Кубенской, следом – воеводы из Владимира и Мурома. Пылали села от Мурома до Нижнего, но елатомцы ударили во фланг. А позже, в 1551-м, князь Курлятев да Семен Шереметев разбили здесь же ногайских мурз. Кровь и порох – вот чем пахли те лета, а не тишиной нынешних садов. Век семнадцатый. Купец Федот Котов, плывя в Персию, записал в дорожной книге: «Городище стоит на луговой стороне, а зовут Елатма, тут посады». А чуть позже немецкий ученый Адам Олеарий, проплывая мимо, дивился: «Большая деревня, заключающая в себе 300 крестьян… боярина Шереметева». Триста душ – и это лишь одна вотчина! Город жил, рос, торговал хлебом и лесом, сплавляемым по Оке. 1703 год. Голландец Корнилий де Бруин застыл на палубе, глядя на левый берег. «Город Елатьма… стоит на вершине горы… довольно обширен, с 8-ю церквами, и несколько каменных домов его расположено вдоль левого берега реки. Он окружен многими деревнями, а частью лесом, и представляет с обеих своих сторон довольно красивый вид». Восемь церквей! Их золоченые главы, отражаясь в Оке, казались вторым солнцем. Каменные дома купцов глядели на реку с высоты. Красота и порядок. Петровская эпоха оставила здесь особый след. Май 1722 года. Грохот барабанов, крики команд. К берегу причалила царская галера. Сам Петр Великий, спеша на войну с персами, сменил здесь гребцов. Шестьдесят верст от Касимова – не шутка. Царица Екатерина одарила серебром соборного священника и игумена Богородице-Рождественского монастыря. А сам Петр, говорят, еще в 1689 году, проплывая мимо, указал перстом на могучий сосновый бор за рекой: «Заповедать! Для флота!». С тех пор урочище так и звалось – Заповедь. Корабельные сосны шумели там еще долго, храня царское слово. Но история – это не только цари и войны. Это и челобитная крестьянина Антона Иванова на мирского старосту за лихоимство, по которой Петр велел виновных «в каторжную работу в Питербурх вечно». Это и тихий визит архиепископа Авраамия в 1691-м, освящавшего воду на Оке у Казанской церкви и служившего обедню в Преображенском храме. Век восемнадцатый и девятнадцатый – время административной чехарды. Елатьма мелькала в указах: Казанская губерния, Азовская (потом Воронежская), приписана к Касимову, Рязанское наместничество, Тамбовское наместничество (ставшее губернией). Центр уезда Тамбовской губернии, потом – «заштатный» город, потом снова уездный. Она была нужна империи как узел, как точка сбора налогов и рекрутов. Каменные дома множились, торговая площадь шумела по базарным дням, купеческие барки грузились хлебом и пенькой. Двадцатый век принес Елатьме угасание. 1924 год. Уезд упразднен. 1926 год. Гордое звание «город» снято, как ветхая вывеска. Статус растворился, как дым. Село… Потом – районный центр в Московской, затем в Рязанской области. 1958 год – поселок городского типа. 1963-й – и район упразднен, земли отошли к Касимову. Восемь церквей де Бруина не устояли под напором нового времени. Остались лишь немногие, да и те молчали десятилетиями. Сейчас. Старик Николай, потомственный елатомец, сидит на скамейке у высокого берега. Внизу тихо течет Ока. Он смотрит на широкую пойму, на Заповедь – тот самый лес. Сосны еще стоят, могучие и прямые, как царские мачты. Но корабли теперь не строят из них. Николай помнит рассказы деда о том, как еще до войны последний раз звонил колокол с колокольни Спаса. Звон плыл над Окой, над крышами, над лугами – и казалось, что это сам город говорит с рекой, с небом, с временем. Елатьма больше не город. Но она – память. Память о княжеской купчей грамоте, о воинской славе, о купеческих барках и петровских галерах, о восьми церквях, глядевших в воду. Память, хранимая в старых камнях фундаментов, в названиях урочищ, в тихом течении Оки и в шуме сосен Заповеди. Она спит, эта память, под современными крышами, готовая рассказать свою долгую, извилистую, как русло реки, историю тому, кто захочет услышать шепот веков над водами Оки.