Мостовая Салтыкова-Щедрина была пустынна. Вдали за спиной громыхал Литейный; впереди на перекрестке суетились, спеша в метро, то ли припозднившиеся на работе, то ли с последнего киносеанса в «Ленинграде», совграждане.
Было около одиннадцати. «Смеркалось», как пописывал в свое время помещик Тургенев. Но стемнеть никак не получалось. Пахомову на минуту стало чуть тоскливо – завтра к восьми на работу, а тут желтые ботинки интуриста дразнили и звали ступать в их след. И куда заведет его этот след? Но если не сейчас, то, когда? Какое еще нужно стечение обстоятельств, чтобы тебя вытряхнуло из накатанной колеи?
Фотс поднял руку, и как по приказу немецкого фельдфебеля, на пустынной улице, со спины, через выступающие из асфальтовых колдобин рельсы, лихо развернулся красный «Москвич» – то ли четыреста восьмой, то ли четыреста двенадцатый, – Пахомов всегда путал их, хотя уже на второй год инженерства тихо подумывал, каким бы таким образом поднакопить на подержанное зиловское чудо…
«Москвич» тормознул, из треугольной форточки высунулся щербатый, с парой веселых стальных зубов, дядька, и весело же спросил:
– Чего? Куда?
– В «Москву», к Александра Невского, трёшка, – чисто отыграл ему Фотс.
– Садись!
«Москвич» ревел и пробивал амортизаторами задницы пассажиров, дядька закладывал виражи и не тормозил на ямах и рельсах: вылетели на Суворовский, повернули налево; «…барышня, Смольный», – весело процитировал классику дядька, завидев прямо по курсу желто-белые властные стены с темным силуэтом вождя посередине; но не доезжая священных чертогов, красный болид свернул направо, на Тульскую, мимо универсама, – рванул к Неве и опять повернул, не утыкаясь в Большеохтинский мост, на Красных Текстильщиков…
– Я бы назвал эту улицу не Красными Текстильщиками, а красными текстильщицами – вам бы, Александр, в студенческие поры сюда подрабатывать следовало устроиться. Может, денег бы много и не вышло, но другого интересного опыта точно бы поимели: «Денег бы не заработал, но либидо б разработал», – продекламировал Фотс, и сам почувствовав неудачную непритязательность экспромта, недовольно крякнул:
– Ээээ…
Неловкость стёр дядька:
– Да-да, поимел бы, точно. Или его бы поимели… – захмыкал он. – «Тётенька, пусти» – была у меня одна знакомая, в комбинатовской общаге, на той стороне Невы… ух, по выходным…