Мы пьём чай, болтаем о пустяках. Она рассказывает, как видела во сне море, и я обещаю, что мы поедем туда, как только выберем время. Анна смеётся, говорит, что я вечно откладываю, но я вижу, что она не сердится. Ей нравится мечтать со мной, даже если эти мечты остаются только словами.
Потом она встаёт, чтобы убрать чашки, и я ловлю её за руку.
– Погоди, – говорю я. – Давай ещё посидим.
Она смотрит на меня, чуть наклонив голову, и кивает. Мы сидим молча, слушая, как ветер шевелит листья за окном. Её рука лежит в моей, и я чувствую, как её тепло проходит сквозь меня, наполняя каждую клеточку. Это наш момент – простой, но такой важный. Я не знаю, сколько их ещё будет, но я знаю, что с ней каждый из них – как первый луч утра.
Мы сидим, держась за руки, но тишина длится недолго. Анна вдруг вскакивает, её глаза загораются, как у ребёнка, который придумал шалость.
– Миша, а давай прямо сейчас поедем к реке! – говорит она, и её голос звенит, как колокольчик. – Солнце только встало, вода будет золотой, как в тех картинах, что мы видели в галерее.
Я смеюсь, потому что с ней невозможно планировать – она вся в моменте, в этом «сейчас», которое делает её такой живой.
– Анна, у нас же дела, работа… – начинаю я, но она уже тянет меня за руку, и я сдаюсь. С ней я всегда сдаюсь.
Через полчаса мы мчимся на нашем старом мотоцикле – том самом, что я купил на последние деньги, а она раскрасила его в ярко-синий цвет, потому что «он должен быть как небо». Ветер бьёт в лицо, её волосы хлещут меня по щекам, и я слышу, как она кричит от восторга. Мы молоды – нам по двадцать с небольшим, и весь мир кажется нашим. Люди на улице оборачиваются: кто-то улыбается, кто-то хмурится, а я знаю – они завидуют. Завидую и я сам себе, потому что рядом с ней я живу так, как другие только мечтают.
Мы останавливаемся у реки, и Анна сбрасывает кеды, не дожидаясь меня. Она бежит к воде, её платье – лёгкое, жёлтое, как одуванчик – развевается, а я стою и смотрю, не в силах отвести глаз. Она оборачивается, машет мне:
– Ну же, Миша, прыгай!
Я качаю головой, но через минуту уже босиком в воде, и мы брызгаемся, как дети. Её смех – громкий, заразительный – разносится над рекой, и какой-то старик на берегу ворчит: «Молодёжь, никакого покоя!» Но я вижу, как уголки его губ дрожат – он тоже не может не улыбнуться. Анна такая: она зажигает всех вокруг, даже тех, кто хочет сопротивляться.