Под щедрой зеленью кипарисов и пиний лежали одуревшие от жары огромные светлой масти собаки. Худые длинноногие кошки выглядывали из сумрака каменных галерей и снова ныряли в тень. Кошек в городе было много. Кошек здесь любили.
***
Кошек любили и в большом богатом каменном доме, что выходил торцом к великолепному городскому фонтану – Нимфеуму. Поздним утром в роскошно убранной комнате этого дома, в полумраке закрытых занавесями окон на широкой скамье сидел полный краснолицый мужчина. Широко расставив колени, ссутулившись, он выбирал из чаши, стоящей у ног, вяленые финики, лениво жевал их и выплёвывал косточки в кулак. Два раба за скамьёй мерно работали опахалами, но толстяк всё равно обливался потом, вытирал мокрый загривок ладонью и отирал её о тонкую полотняную тунику. Перед ним, с навощённой дощечкой и острым стилом в руках, стоял на коленях раб-управляющий.
– Этих шестнадцать, что были в сарае у дальней пристани, ты продал на корабли?
– Да, мой господин, уже гребут, – позволил себе пошутить раб.
– А тех полудохлых, что сидели в долговой яме, снова не удалось сбагрить?
– Проданы для работы в латрине у арены.
– Да ты молодец! Дерьмо убирать сил у них ещё хватит. Хвалю!
– Благодарю, господин.
– Как там подарок моего брата – тот волосатый северный варвар, клетку ещё не сломал? Такого бы зверя ланистам показать.
– Он очень сильный, господин, но хромой, ланистам такой не нужен. Я послал сказать в кузнечных мастерских, может возьмут.
– Хорошая мысль. Если купят – предупреди, чтобы хорошо приковывали. Будет снова клетку ломать – дай плетей по рукам. Только не покалечь. – Толстяк погладил растянувшуюся на краю скамьи кошку. Та зевнула и лениво шевельнула хвостом. – А что с девками? Красивые есть?
– Я отобрал шестерых, ждут во дворе, пока вы, господин, сами решите, сгодятся ли.
– Ладно, позже посмотрю, попробую. – Толстяк долго пил воду. – Что слышно из Коракесиона? Караван с рабами вышел?
– На рынке болтают, дня через четыре у нас будут. Пока жара – идут медленно, много мрёт.
– Как придут – купи штук двадцать покрепче и отправь в поместье, пусть масло давят. О боги, что ж так жарко…
– Старый Суллий говорит – у него с утра колени крутит, значит, завтра к вечеру будет гроза.
– Ну, Сулловы колени врать не будут, – усмехнулся толстяк и запустил косточкой в просвет между занавесом и окном. Косточка запрыгала по раскалённым плитам мощёной дороги.