"Я умираю," – подумал он. Но даже эта мысль не вызвала в нем страха. Наоборот, она принесла с собой странное облегчение. Все кончено. Больше не нужно бежать, не нужно бояться, не нужно прятаться. Все кончено.
Он закрыл глаза и почувствовал, как что-то меняется. Боль, которая еще минуту назад была такой сильной, начала отступать. Она не исчезла совсем, но стала далекой, будто происходила не с ним, а с кем-то другим. Его тело стало легким, почти невесомым. Он почувствовал, как что-то тянет его вверх, будто он парит в воздухе.
И вдруг, сквозь боль и тьму, он увидел свет. Не тот, что от взрыва, а другой – теплый, мягкий, как в детстве. Он потянулся к нему, чувствуя, как что-то внутри него начинает меняться. Это было странное чувство – будто он одновременно и здесь, и где-то далеко. Будто он и умирает, и рождается заново.
"Что это?" – подумал он. Но ответа не было. Только свет, который становился все ярче и ярче.
Он не сразу понял, что взрыв уже произошёл. Сознание возвращалось обрывками – сначала оглушительный звон в ушах, переходящий в тонкий, назойливый писк, потом медно-горький вкус крови, наполняющий рот, и наконец – холодная, влажная земля под щекой. Правый глаз залило чем-то тёплым и липким, левый с трудом различал размытые очертания – задымлённое небо, обломки где-то впереди, свою собственную руку, неестественно вывернутую, но не вызывающую боли. Только лёгкое покалывание, будто отсидел конечность на долгой зимней прогулке.
"Жив", – мелькнула первая ясная мысль, и тут же другая, более трезвая: "Надолго ли?"
Он попробовал пошевелиться – тело не слушалось. Даже пальцы отказывались сжиматься, хотя всего минуту назад так крепко держали автомат. Где-то вдалеке гремели выстрелы, кричали люди, но все звуки доносились будто сквозь толстый слой ваты, словно кто-то вывернул регулятор громкости жизни на минимум. Мир сузился до клочка грязной земли перед лицом и нарастающего гула в голове, похожего на шум моря в раковине.
Потом внезапно свет поменялся.
Небо над головой стало ярко-голубым, каким бывает только в детстве. Трава под щекой – зелёной и колючей, пахнущей летом. Где-то совсем рядом зазвенел велосипедный звонок, и чей-то мальчишеский голос крикнул:
– Лёха, давай с нами!
Он поднял голову. Перед ним была деревня – его деревня, хотя он не был здесь уже семь лет. Дедов дом с покосившейся голубятней под крышей, пыльная улица, Петька и Витька на велосипедах. И запахи… Боже, эти запахи – свежескошенной травы, нагретой на солнце смородиновых листьев, деревенского хлеба из печки.