Он и сам было попытался копать, но снова остановился: нельзя. Сам возьмёшься – можно что-то упустить. Поэтому и не лезет в яму – лишь опирается на лопату и наблюдает за другими. Никто не разговаривает, у всех дело срочное.
Хорошо ещё, что жаворонки в небе не понимают, с какой ненавистью смотрит Сиражи – взглядом, способным расплавить железо на лопате. Поняли бы – улетели бы прочь, за край земли, и никогда бы не вернулись.
Они ведь и не знают о другой страшной вещи, совсем не вписывающейся в это летнее великолепие.
На краю ямы, выкопанной из красной глины, на коленях – двое с заломленными за спину руками. Один – мужчина лет сорока пяти, другой – подросток, не больше четырнадцати.
Одежда обоих изодрана, перепачкана грязью, сквозь прорехи видны тела. На коже и лицах – следы побоев. У мужчины рот и подбородок залиты алой жижей, с небритого лица капает кровь – прямо на колени.
Они оба похожи как две капли: невысокие, с квадратными головами, ёжиком торчащими волосами, кожа у них чёрная, глаза узкие. Как два пня – один срубленный недавно, второй только начал расти.
Этого крепкого мужчину в деревне все знают под прозвищем Китай а рядом – его сын, такой же, как и он, и прозвище у него такое же: Китайчонок.
Взгляды их полны отчаяния. Если взгляд Сиражи способен расплавить металл, то их взгляды могли бы обратить воду в реке в лёд.
Подросток дрожит, как цыплёнок, только что вытащенный из ледяной воды. Он трясётся, сутулится, срывается на всхлипывания и оседает на колени. Связанные руки вздрагивают, будто он пытается их развязать.
Тощий торс, проглядывающий из-под рваной ткани, такой худой, что кости, кажется, вот-вот прорвут кожу. Лицо, покрытое пылью, опущено к глине. Слёзы капают в красную землю. Порыдав, он поднимает голову – и снова вздрагивает, глядя на Сиражи.
Рот искривлён, он продолжает издавать всхлипывающие звуки – в этот миг подросток кажется каким-то пугающим существом.
Но вот он замирает, как будто смирившись со своей судьбой, и втыкает взгляд в одну точку…
Старший – загорелый, с потрескавшейся кожей, поднимает голову и, наблюдая за работой копателей, обращается к Сиражию:
– Сиражи-абый… Сиражи-абый… Может, простишь? Ну, хоть в этот раз?
Сиражи не отвечает. Он смотрит в яму, будто копать её – его заветная мечта, и вот, когда она исполнена, можно и уходить из этого мира…