Он убивал до этого. На охоте. Зверя. Но это было совсем другое. Он только что проткнул насквозь живого, дышащего человека.
Человек захрипел. Этот звук – не крик боли, а булькающий, предсмертный хрип, когда воздух смешивается с кровью в пробитых легких, – навсегда застрял у Ратибора в ушах. Ратибор выдернул меч. Раздался мокрый, чмокающий звук. Горячая, липкая жидкость хлынула ему на руку. Он не сразу понял, что это кровь. Она была теплой, почти горячей. Как живая.
Враг упал к его ногам. Глаза бородача, еще мгновение назад горевшие яростью, теперь смотрели в ночное небо с выражением детского удивления. Рот был приоткрыт, и из него тоже текла кровь. Он еще дышал, коротко, судорожно, как выброшенная на берег рыба. Потом его тело вздрогнуло в последний раз и обмякло. И все. Жизнь ушла. Осталась лишь пустая оболочка, которая очень быстро начала остывать.
Ратибор стоял над ним, не в силах пошевелиться. Адреналин, заставлявший его сердце биться как боевой бубен, начал отступать, сменяясь ледяным, всепоглощающим шоком. Руки его дрожали так, что меч стучал по краю щита. В ушах звенело. Запахи вокруг – озон после схватки, медь пролитой крови, смрад испражнений, которые непроизвольно покинули тело убитого в момент смерти, – все это обрушилось на него, вызывая приступ рвоты.
Он отвернулся и согнулся пополам, и его вырвало желчью и остатками ужина. Его трясло. Это была не слава и не доблесть, о которых пели в былинах. Это была грязная, кровавая, вонючая работа. Он, Ратибор, сын боярский, княжий дружинник, только что отнял человеческую жизнь. Выпустил ее из тела, как выпускают воздух из меха. И обратного пути не было. На его руках, на его мече, на его душе теперь была кровь. Первая.
– Воевода! Ты ранен? – подбежал к нему один из дружинников.
Ратибор только помотал головой, не в силах говорить. Он выпрямился, вытер рот тыльной стороной ладони, на которой уже засыхала чужая кровь.
Вокруг продолжался бой, но он его не слышал. Он смотрел на свои руки. На свой меч. Они больше не были его. Они принадлежали воину. Убийце. Он переступил черту. Ту самую, которая отделяет мальчика, играющего в войну, от мужчины, который ее ведет.
И вместе с ужасом и отвращением, где-то в самой глубине его души, начало зарождаться новое, страшное чувство. Чувство силы. Он выжил. Тот, другой, хотел его убить, но он оказался быстрее. Сильнее. Он смог. Он убил и остался стоять на ногах.