Глава 2. Тени октябрьского утра
Октябрьский рассвет окрашивал московские улицы в оттенки янтаря и пепла, когда Лина вышла из подъезда своего дома, и её дыхание превратилось в небольшие облачка в прохладном воздухе. Привычная тяжесть рюкзака на плече и успокаивающая рутина утренней прогулки в школу создавали обманчивое ощущение нормальности, но отцовская подготовка уже начала проявляться в её обострённом внимании к окружающему миру. Она немедленно заметила чёрный седан, припаркованный через дорогу – слишком чистый, слишком явно ожидающий, силуэты его обитателей едва различимы сквозь тонированные стёкла.
Аромат опавших листьев смешивался с выхлопными газами, когда она остановилась на пороге здания, её рука неосознанно потянулась к маленькой школьной брошке, приколотой к куртке. Город просыпался вокруг неё с обычной симфонией транспорта и отдалённых голосов, но под знакомыми звуками она уловила что-то неправильное – то, как продолжал работать двигатель седана, целенаправленную неподвижность фигур внутри, отсутствие других пешеходов на обычно оживлённой улице. Её зелёные глаза, унаследованные от матери, быстро сканировали пространство, отмечая каждую деталь: то, как утренний туман клубился между припаркованными машинами, создавая идеальные укрытия для засады, то, как слишком рано умолкли птицы, словно почуяв приближающуюся опасность.
Воздух вокруг неё стал казаться гуще, насыщенный предчувствием беды, и она почувствовала, как кожа на затылке покрылась мурашками – первый признак опасности, которому научил её отец. Каждый её инстинкт кричал о том, что нужно бежать, но юные ноги словно приросли к бетону, парализованные пониманием того, что нормальная жизнь двенадцатилетней девочки вот-вот закончится навсегда.
Прежде чем Лина смогла полностью осознать опасность, трое мужчин вышли из теней между припаркованными машинами с отработанной точностью военной операции. Их движения были слишком координированными, слишком профессиональными для случайных уличных грабителей. Главарь двигался с хищной грацией, его лицо было рассечено зубчатым шрамом, который превращал его черты в нечто кошмарное в утреннем свете. Шрам тянулся от левого виска до угла рта, бледно-розовый и неровный, словно нанесённый неумелой рукой или в спешке.
– Тихо, малышка, – его голос нёс мягкую угрозу человека, привыкшего к беспрекословному подчинению. – Никто не должен пострадать без необходимости.