"Триста иен! Сегодня с настоящей американской мукой! Последняя партия!"
Бывшая учительница Ёсида, чьи когда-то изящные пальцы, умевшие выводить на доске сложнейшие иероглифы, теперь покрылись язвами от голода, резко схватила буханку. Она разломила хлеб, обнажив черные прожилки плесени, и ее худое лицо исказила гримаса:
"Это же… это смерть в буханке!"
Коити равнодушно пожал плечами, быстро пряча деньги в потайной карман своих рваных брюк:
"Смерть была вчерашняя – с зелёными пятнами. Сегодняшняя просто лишит вас зрения. Но выбор за вами, учительница. Голод ведь тоже неплохой убийца."
Лоток №17: "Американские дары"
Женщина лет сорока, облачённая в кимоно, перешитое из парашютного шелка (единственное напоминание о воздушных налётах), расставляла на прилавке банки. Её движения были точны и выверены – ещё бы, бывшая медсестра императорской армии знала толк в порядке.
"Настоящая тушёнка! Без этикеток, но…" – она оглянулась и понизила голос, – "видите этот код C-456? Это значит "говядина высшего сорта". Для особых гостей."
Старый рыбак Мацуда, чьи руки были покрыты шрамами от сетей и осколков, плюнул под ноги:
"В прошлый месяц такой "высший сорт" отправил на тот свет трёх человек из нашего барака. У них животы раздулись, как у выброшенной на берег рыбы."
Женщина не моргнув глазом достала другую банку, на которой едва читалось "US Army":
"Тогда берите вот это. Проверено лично мной. Мои дети ели – живы."
Барак №5 для перемещенных лиц
Доктор Сато, чей белый халат превратился в лоскутное одеяло из грязи, крови и лекарственных пятен, стоял на коленях перед умирающим стариком. Его медицинский чемодан содержал лишь:
Пустые флаконы от пенициллина
Грязные бинты, которые уже пятый раз стирали в речной воде
Бутылку сакэ с полустертой надписью "Для императорской армии"
"У меня нет лекарств. Нет даже чистых бинтов," – его голос звучал устало, но без упрёка. – "Все, что я могу предложить – это сакэ. Оно хотя бы облегчит боль."
Старик, бывший мастер по изготовлению сямисэнов, чьи руки когда-то создавали инструменты для императорского театра, слабо улыбнулся:
"В моей деревне… сакуры… они сейчас должны цвести…" – его пальцы сжали обломок струны – все, что осталось от его последнего инструмента.
Доктор отвернулся, но Такэо, стоявший у входа, заметил, как его плечи дрогнули. Через час мастер умер, а струна в его руках издала тихий звон, словно прощальный аккорд.