Саша стоял на краю толпы, прижатый к ограде, чувствуя себя мелкой соринкой в этой огромной буре гнева. Сердце бешено колотилось, но не только от страха быть узнанным или задавленным. От стыда. Глубокого, разъедающего стыда. В его мире он зарылся в свою боль, как крот. Построил себе нору из тоски, игр и работы. Он ненавидел того депутата, в самых темных мыслях мечтал о его падении, но… он ничего не делал. Ничего, кроме бегства в другие миры в тщетной надежде спастись самому. А она… его Настя… или та, что могла бы быть его Настей… она поднялась. Она превратила свое горе в знамя. Она боролась не только за память о своем погибшем Саше (как он умер здесь? В той же аварии? Или по-другому?), но и за всех. Она стала голосом тех, кого лишили голоса.
Настя на кухне, разбирает пакеты с продуктами. Достает коробку дорогого чая, конфеты. «Это что?» – спрашивает он. «Для соседки, Тамары Петровны, – отвечает она, не глядя. – Ее сына вчера выписали… после операции. Она одна, пенсия маленькая, все на лекарства уходит». Он молчит. Знает, что у них самих не густо. «Насть, мы сами…» Она оборачивается, и в ее глазах – знакомый огонек, смесь упрямства и жалости. «Саш, мы есть друг у друга, мы справимся. У нее – только больная кошка и долги. Нельзя же просто… проходить мимо». Она идет к соседке, оставляя его с легким уколом стыда и гордости за нее.
«Проходить мимо». Именно это он и делал. Во всех мирах. Даже пытаясь помочь, как в мире, где он погиб, делал это тайком, трусливо, а потом сбежал. А она здесь не прошла мимо. Она встала посреди площади и закричала так громко, что ее услышали тысячи.
Толпа взревела с новой силой. Настя указала пальцем на здание администрации. «ОНИ ТАМ! СЕЙЧАС ОНИ ТАМ, ЗА ЭТИМИ СТЕНАМИ! ОНИ ПЬЮТ НАШИМ ГОРЕМ! ПОКАЖЕМ ИМ НАШЕ ГОРЕ! ПОКАЖЕМ ИМ НАШУ ЯРОСТЬ!»
Это был сигнал. Из толпы полетели пластиковые бутылки и банки в сторону здания. Засвистели петарды. Полиция, до этого державшаяся в стороне, напряглась. Щиты сомкнулись. Замелькали рации. Саша увидел, как Настя спрыгнула с грузовика и пошла в первых рядах наступающей толпы. Не сгорбившись, а с прямой спиной, высоко подняв голову, как знаменосец. Она шла на щиты. На дубинки. На возможную смерть. Ради справедливости. Ради того, чего он так безнадежно искал во всех мирах – не личного счастья, а простой правды и наказания за зло.