Но больше всего его внимание привлекли стены. Они были испещрены рисунками. Не картинами – набросками, углем, карандашом, даже пальцем по пыли. Безумные, хаотичные зарисовки: сплетения корней, похожих на кишки; кричащие рты в облаках пыли; здания Заречья, прорастающие щупальцами тьмы; люди с лицами, стекающими, как воск. И повсюду – пыль. Толстый слой серой пыли, покрывающий пол, подоконник, мебель, как саван.
– Боже… – прошептала Лиза, впервые за сегодня выглядев по-настоящему потрясенной. – Она… этого раньше не было. Во всяком случае, не в таком количестве. И рисунки… они стали… агрессивнее.
Артем не ответил. Его внимание было приковано к стене прямо напротив окна. Там, где на газетной фотографии он увидел пыльный узор. Теперь, в реальности, это место было еще выразительнее. Пыль лежала неровно, сгущаясь в темные прожилки, которые расходились от центра, как трещины или… как кровеносные сосуды. И в самом центре этого «узора» – темное пятно, почти черное, размером с тарелку. Место, где пыль была особенно густой.
Он подошел ближе, игнорируя предостерегающий жест Лизы. Запах гнили и тления стал почти невыносимым. Он слышал шепот – не один, а множество голосов, сливающихся в шипящий хор: «Тоска… боль… отдай…» Его дар работал на пределе. Он видел не просто пыль. Он видел энергию. Темную, тягучую, пульсирующую слабым, зловещим светом, как гниющая плоть светится в темноте. Она исходила от пятна, струилась по пыльным «венам» на стене, наполняя комнату незримым ядом.
– Артем? – Лика стояла у двери, лицо ее в свете фонарика было бледным. – Давайте уйдем. Здесь… плохо.
Он кивнул, но не мог оторвать взгляда от пятна. Вдруг он заметил кое-что еще. На подоконнике, рядом с открытой форточкой (через которую она выпрыгнула?), лежал небольшой блокнот в черной обложке. Он подошел, взял его. Листать не стал – почувствовал, что бумага внутри влажная и липкая. Сунул во внутренний карман пиджака.
– Артем, смотрите! – голос Лизы дрогнул.
Он обернулся. Лиза стояла у мольберта с незаконченным портретом и указывала фонариком на стену за мольбертом. Там, в углу, где сходились две стены и потолок, пыль не просто лежала. Она… двигалась. Медленно, почти незаметно, стекая вниз, как густая черная смола, образуя на полу растущую кляксу. Но это было не просто течение. В толще пыли, в самом ее сердце, что-то формировалось. Что-то темнее самой темноты.