Наша большая семья уже много лет жила в этом городе. Здесь родились еще наши деды – и по отцовской, и по материнской линии. Здесь же они похоронены. Мы знали каждый угол, каждую улицу, помнили, каким был рынок двадцать лет назад, где раньше стояла остановка, а где был пустырь.
Родственников у нас было множество. Некоторые – в городе, некоторые – в соседних поселках. Почти все остались здесь, и, несмотря на разницу в образе жизни, были связаны общими воспоминаниями, знакомыми маршрутами, устойчивыми ритмами. До появления глоби, до светопреставления, до троицы – наша жизнь казалась устойчивой. Не без перемен, не без тревог, но с ясной структурой. Именно поэтому все, что происходило сейчас, воспринималось особенно остро. Потому что в нашей жизни было много людей, связей, корней. И все это – теперь в зоне неопределенности.
Мы всей семьей наблюдали за событиями в столице с самого начала. Проснулись рано, еще до восхода солнца, хотя никто не договаривался – просто не спалось. Телевизор включили сразу, без слов. Трансляция уже шла: прямой эфир с площади, несколько камер, без ведущих и комментариев. Сначала ничего не происходило – только странная неподвижность пространства.
Воздух над мостовой словно сгустился. Казалось, что картинка зависла, но звук шел, и мы понимали: все в порядке. Это не сбой – это так и должно быть. Потом – вспышка. Не яркая и не резкая, а глубокая, будто внутри сцены включили другое освещение. Воздух будто стал светиться сам по себе. Фигуры появились внезапно, без перехода. Просто вышли из куба. Их очертания не походили на человеческие, но и не были пугающими. Что-то в их присутствии сразу придавало вес происходящему. Они не двигались, но всем своим видом дали понять – они здесь не просто так. Затем раздался голос. Он шел как бы сразу отовсюду, но в нашей квартире мы слышали его отчетливо, без интонации, но абсолютно внятно. Ни одного непонятного слова, ни одной ошибки. Это не речь, подготовленная переводчиками, а прямое обращение.
Мы стояли в гостиной: я, жена, двое наших детей. Никто не садился. Словно ощущение момента не позволяло расслабиться. Мы смотрели, не отрываясь, слушали каждую фразу, и с каждой секундой внутри нарастало то, что словами описать было трудно.
Потом из куба вышел глоби. Мы уже знали это имя – дикторы успели передать предварительную информацию, а кто-то в Сети моментально собрал все, что только можно было узнать о представителях других рас. Но когда он появился – высокий, на трех ногах, с телом, которое казалось одновременно гибким и устойчивым, – это не походило на ничего из того, что мы когда-либо видели. Его три глаза на куполообразной поверхности вместо головы двигались медленно, сканируя пространство. Он не говорил. Просто вышел и встал.