Плывём уже много лун, а земля отворачивается, как строптивая жена, пробормотал Лемпо, юноша с плечами, уже знакомыми с тяжестью весла, но с душой, еще не огрубевшей от безысходности. Мускулы на его спине играли под кожей при каждом мощном, отчаянном гребке, бросающем лодку вперед вопреки упрямому течению. Капли пота, смешанные с брызгами реки, стекали по вискам. Рядом его сестра Илана, тонкая, как тростник, совсем ещё юная, но уже закаленная суровостью жизни, прижимала к груди деревянную фигурку Богини Воды «Ведь-Авы». Лик богини, вырезанный из тёмного корня сосны отцом, погибшим от зубов зверя перед самым их бегством, казался живым в лунном свете – глаза-щелочки смотрели в бесконечность с немым укором.
Они злятся, Лемпо, – прошептала Илана, голос ее дрожал, как паутина на ветру. – Мы ушли… бросили священные рощи, камни предков… а они остались. Без дыма очагов, без песен, без даров…» Её сжатый кулак был белее лунного диска. Словно отрывая от сердца, она протянула руку над чёрной водой и бросила в Раву горсть ячменя – зерна из походного мешочка для даров духам. Жёлтые крупинки на мгновение блеснули в лунной дорожке и исчезли, поглощённые пучиной. Прими, Ведь-Ава… не гневись… веди нас…
Рава, широкая и своенравная, словно испытывала их на прочность. Ее воды, мутные от глины, поднятой недавними ветрами с верховий, бились о борта глухими, настойчивыми ударами. За каждым поворотом, за каждым мысом открывались новые пейзажи неизвестной им земли. Река словно колебалась, куда вести непрошеных гостей: то берега расступались, открывая песчаные отмели, бледные и безжизненные, как степные просторы под луной; то сжимались тёмными стенами обрывов, поросших дубами-великанами и соснами-исполинами, чьи корни, словно каменные пальцы, впивались в воду. Племя, как крошечный жук на спине гиганта, двигалось против могучего потока, к таинственному истоку.
Зачем, Урто? – Лемпо вытер лоб рукавом, оставив грязную полосу. Голос его сорвался. – Зачем мы плывём против нее? Разве не там, внизу, где Рава сливается с морем, её сердце? Где сильны духи воды? Где рыба ломилась в сетях? В его вопросе звучала не только усталость, но и сомнение. Урто медленно повернул голову. Его спина, согнутая годами, и грузом ответственности за племя, делала его схожим с вопросительным знаком. Он поднял руку, костлявую, но уверенную и не дрогнувшую, указав вверх по реке, туда, где над водной гладью, едва различимые в ночи, скользили тени. Видишь журавлей? Это не просто птицы… Вестники. Они летят к Золотому Озеру, туда, где Рава начинается тонким ручейком, сочащимся из недр земли. Туда, где Нуми-Торум, Отец Небес, спускается каждое утро по лестнице из солнечных лучей, чтобы коснуться воды и дать ей жизнь… может и нам новую даст. Голос старика звучал хрипло, но в нём горела непоколебимая убежденность. Море? Море – это зев Водяного Царя. Он жаден и зол. Он посылает своих слуг за нашими жизнями. А исток… – Урто замолчал, глядя в темноту, словно видел его уже сейчас. – Исток – это место, где река рождается. Там вода чиста, как первая слеза. Там духи сильны своей первозданностью. Там земля… – он с силой стукнул древком копья о дно лодки, – …ещё не осквернена Злом. Она ждёт нас.