Алиса тихонько фыркнула, но это был добрый смех.
– А если я сама его толкну?
– Тогда я скажу, что так ему и надо, – не задумываясь, ответил Лешка. – И что если будет жаловаться, я его заберу в отделение за неуважение к хорошим девочкам.
Он перевернулся на спину и снова закинул руки за голову, глядя в пронзительно синее небо.
– А если я стану врачом… хирургом! – он поправил себя, потому что это звучало солиднее. – У меня будут такие белые перчатки и умные очки. И я буду знать все-все на свете. Про каждую косточку, про каждый микроб. И ты никогда не будешь болеть. Вообще. Даже насморком. Потому что как только ты чихнешь, я сразу приеду. На большой белой машине с мигалкой. Приеду, послушаю тебя своей самой холодной штукой… стетоскопом. И дам тебе одну крошечную, волшебную таблетку, от которой все сразу пройдет. А еще сделаю так, чтобы тебе никогда не было больно. Даже если ты упадешь и коленку разобьешь. Я подую на нее особым, хирургическим способом, и она тут же заживет. И шрама не останется.
Он говорил, а перед его глазами проносились эти картины: вот он, строгий милиционер, защищает ее одним взглядом; вот он, мудрый врач, оберегает ее от всех болезней мира. И в центре каждой этой картины была она, Алиса, – невредимая, счастливая, в безопасности.
– А еще я мог бы стать полярником, – его фантазия неслась дальше, улетая из теплого лета в ледяную пустыню. – Уехать на Северный полюс. Жить там в домике, где за окном всегда метель и белые медведи ходят. И я бы каждый день писал тебе письма. Длинные-длинные. Рассказывал бы про северное сияние, про то, как трескается лед и как тихо бывает в полярную ночь. А потом, когда я бы вернулся через год, я бы привез тебе самый красивый подарок на свете. Не знаю, что. Может, осколок айсберга, который не тает. Или прирученного пингвина. И ты бы поняла, что даже там, на краю земли, я все время думал только о тебе.
Он замолчал, немного смущенный собственными признаниями. Божья коровка доползла до кончика травинки и, расправив крылья, улетела. Алиса перестала накручивать травинку на палец.
– А если ты станешь… просто Лёшкой? – спросила она так тихо, что он едва расслышал.
Он повернул к ней голову. Она смотрела на него, и в ее глазах цвета грозового неба плескалась такая нежность, что у него перехватило дыхание.