Она говорила, а Лешка смотрел на нее и не мог оторвать глаз. Она не просто перечисляла животных. Она создавала мир. Он видел, как она сама менялась: когда говорила о бегемоте, ее голос становился низким и грузным, когда о леопарде – тягучим и ленивым, а когда о сурикатах – быстрым и взволнованным. Она кружилась по полянке, ее коса растрепалась, щеки раскраснелись. Она была сейчас не просто Алисой, его подругой, а каким-то добрым духом этого места, заселяющим его чудесами.
Она остановилась, перевела дух и посмотрела на него.
– А ты кем бы был? В этом моем зоопарке?
Лешка задумался лишь на секунду.
– Я? Я бы был тем орлом, которого боятся сурикаты. Сидел бы на самой высокой сосне и смотрел бы на все это. На жирафов, на леопарда… на тебя. Чтобы никто не обидел.
Алиса замолчала. Ее фантастический мир внезапно столкнулся с чем-то очень реальным. Она снова села на траву рядом с ним, но уже ближе, чем раньше. От нее пахло солнцем и земляникой.
– Глупый, – сказала она очень тихо, но совсем не сердито. – Орлы не защищают. Они охотятся.
– А я был бы неправильным орлом, – так же тихо ответил Лешка, глядя ей прямо в глаза. – Я бы просто смотрел.
Над островом повисла тишина, но теперь она была другой. Она звенела от несказанных слов и от внезапного, общего понимания, что их игра давно перестала быть просто игрой.
Солнце сместилось, и тени от деревьев стали длиннее, протянувшись через их поляну, как темные, ленивые звери. Лешка перевернулся на живот и подпер подбородок ладонями, вдыхая пряный запах примятой травы. Слова о «неправильном орле» все еще витали в воздухе, и ему захотелось удержать это мгновение, продлить его, сделать таким же бесконечным, как это лето.
– Знаешь, – начал он, глядя не на Алису, а куда-то в гущу травинок перед собой, где ползла, деловито перебирая лапками, божья коровка. – Я иногда думаю, кем я стану, когда вырасту. Раньше не думал, а сейчас вот… думаю.
Алиса молчала, давая ему выговориться. Она сорвала длинную травинку и принялась накручивать ее на палец.
– Если я стану милиционером, – продолжал Лешка, и его голос звучал серьезно, без тени мальчишеского хвастовства, – у меня будет настоящая форма. И фуражка. И я буду самым честным милиционером на свете. И если кто-нибудь тебя обидит… ну, скажет что-то плохое или толкнет… Я не буду его в тюрьму сажать. Я просто приду к нему. В форме. Постучу в дверь. И он откроет, а я буду стоять такой большой, серьезный, и ничего не скажу. Просто посмотрю на него. Вот так. – Лешка нахмурил брови и сделал строгое лицо, отчего стал похож на рассерженного воробья. – И он все поймет. И больше никогда-никогда к тебе не подойдет.