Титан: ледяная тюрьма без решёток.
В оранжевой мгле метановых долин, под вечно пасмурным небом, куда никогда не заглядывает солнце, стоят ряды одинаковых ледяных башен. Это не города. Это камеры. Сюда попадают те, кто знал тюремные нары, кто дышал затхлым воздухом казематов, кто годами считал дни до освобождения, которое теперь никогда не наступит. Титан не нуждается в надзирателях – здесь стражем выступает сама планета. Холод, пробирающий до костей даже сквозь три слоя тюремной робы. Воздух, густой как сироп, заставляющий каждый шаг даваться с нечеловеческим усилием. Озёра жидкого метана, в которых тонут даже тени. Заключённые бродят между ледяных глыб, бесцельно и медленно, словно во сне. Их лица покрыты инеем, который никогда не тает. Их руки, привыкшие к кандалам, теперь свободны – но свобода здесь хуже любого заточения. Они строят баррикады изо льда, которые никто не станет штурмовать. Роют тоннели, ведущие в никуда. Даже спят они по тюремному расписанию – строго по звону невидимого колокола, отзвуки которого разносятся по ледяным равнинам. Иногда кто-то поднимает голову и видит сквозь оранжевую мглу тусклый свет Сатурна на небе. Но это не солнце. Это просто ещё один надзиратель, только побольше. Пища здесь – это ледяная крошка, которую они скребут со стен своих камер-башен. Вода – это глоток метанового дождя, обжигающего горло. А надежда – это россыпь звёзд, которые они видят сквозь атмосферу, но до которых никогда не долетят. Они не пытаются сбежать. Они просто ждут. Как ждали на Земле. Только теперь срок не десять лет. Не двадцать. А вечность.
И самый страшный момент наступает, когда кто-то понимает: они до сих пор не уверены, отбывают ли наказание – или уже давно его отбыли, и это есть настоящая свобода.
Уран: Ледяное чистилище обожженных душ
В сине-зеленых сумерках ледяного гиганта, где солнце – лишь тусклая звездочка в небе, бродят исполинские фигуры. Это они – те, кого на Земле опалило ядерным пламенем, чьи тела превратились в обугленные руины еще до того, как успели умереть. Теперь они здесь, в вечной мерзлоте, где холод стал продолжением их боли. Они – ледяные великаны, каждый высотой с небоскреб, с телами из прозрачного голубоватого льда, сквозь который, словно через мутное стекло, видны черные подпалины – следы тех самых ожогов, что привели их сюда. Их движения медленны и тягучи, как будто они плывут сквозь густой сироп уранианской атмосферы. Они не говорят – их голоса заморожены где-то глубоко внутри, и только треск ломающегося льда иногда напоминает хриплый шепот. Они помнят. Помнят вспышку ярче тысячи солнц. Помнят, как кожа пузырилась и слезала с костей. Помнят последний вздох, который не принес облегчения, а лишь втянул в легкие пепел. Теперь их мир – это бескрайние ледяные пустоши, где метановые снежинки размером с ладонь медленно кружат в разреженном воздухе. Иногда они останавливаются и смотрят в небо, где висит бледное кольцо Урана – и им кажется, что это воронка от того самого взрыва, который их сюда привел. Они не страдают. Они просто есть. Застывшие памятники самим себе. Когда на Земле где-то падает новая бомба, на Уране рождается новый великан. Он медленно поднимается из ледяной коры, его тело потрескивает, а глаза (если это можно назвать глазами) – две глубокие синие ямы – смотрят в никуда. Остальные иногда подходят к новоприбывшему, касаются его ледяного плеча – и на секунду сквозь лед пробегает желтоватый отсвет. Как эхо того огня, что их убил.